Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Лавров cтр.№ 98

— Кто вы такой, как ваша фамилия? — улыбнулся Спиридович.

Гершуни понял: бить не будут. И тогда он истерично завизжал:

— Нет, это вы кто такой?! Я — Род, вот мои паспорта.

— Что ломать комедию? Мы скучали без вас, ожидаючи. Вы — Герш Исаак Ицков, он же Григорий Андреев Гершуни — человек без стыда и совести, посылающий девушек и юношей на верную гибель, диктатор бандитской партии эсеров. Вот, в вашем портфеле мы нашли черновики прокламаций, написанных вашей рукой: об усмирении рабочих в Златоусте, об убийстве губернатора Богдановича. Вы — организатор убийства и автор прокламаций. Кстати, в свое время я присутствовал на вашем допросе у Зубатова. В Москве это было. Вы, помнится, выдали своих товарищей, а еще клялись жизнью родителей, что прекратите преступную деятельность. Обманули. А теперь составим протокол задержания и обыска…

Гершуни сразу сник.

При чтении протокола Гершуни обратил внимание на дату: 13 мая. Криво усмехнулся:

— Жандармам и тринадцатого везет!

Гершуни пытался понять: кто выдал? Неужели Роза Рабинович? Кроме нее, никто не знал. Нет, влюбленная женщина никогда не выдаст. Тогда кто же? И почему никто не встречал? Впрочем, какая теперь разница. Настроение висельное. Веревки не избежать… Но сейчас переполняет другое, душит, хватает за горло ненависть ко всем: к ротмистру в аксельбантах, к шпикам и охране, к собратьям по партии, которые сейчас наслаждаются свободой. Но ненавистней всего — это гнусное государство с рабским народом — Россия… Никогда здесь не будет ни богатства, ни равенства, ни демократии! Душу разъедает запоздалое сожаление: почему, как все нормальные евреи, я вовремя не уехал в Америку? Заработанных на революции денег хватило бы на три жизни, а куда теперь это пойдет? Теперь, когда в карман деньги рекой плывут, придется на нарах париться. Ох, обида жуткая!

Вскоре Гершуни был посажен под охраной на поезд, шедший в Петербург. Учитывая особую опасность преступника, Петербург прибег к исключительной мере — приказал заковать Гершуни в кандалы. Тот не упустил случая и прижался губами к кандалам и нервически крикнул:

— Да здравствует солнце, да скроется тьма!

Конвойные рассмеялись.

Директор Департамента полиции Лопухин получил от ротмистра Спиридовича соответствующую телеграмму и в свою очередь отправил коменданту Петропавловской крепости Эллису отношение:

«Совершенно секретно.

Милостивый государь Александр Вениаминович, 16 сего мая, около 12 часов ночи, во вверенную Вашему Высокопревосходительству Крепость будет доставлен политический арестованный врач Григорий Андреев Гершуни.

Названный Гершуни представляется одним из самых серьезных революционных деятелей террористов, я имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство не отказать в распоряжении о помещении Гершуни в одну из наиболее изолированных камер верхнего этажа бастиона, дабы лишить его всякой возможности сноситься с кем-либо посредством перестукивания, а равно и об усилении за ним надзора во избежание всяких попыток к самоубийству, весьма с его стороны возможных…»

За решеткой Гершуни оказался не один, арест был массовым. Причем многие бывшие соратники — артиллерист Григорьев и его Юлия Юрковская, Людмила Ремянникова, Аарон Вейценфельд и другие — стали «мелко бить хвостом», то есть охотно сотрудничать со следствием, и это весьма огорчило Гершуни.

Прежде он легко посылал на эшафот других, но при мысли, что теперь повесят его самого, становилось страшно до тошноты, до обморока. Впрочем, была слабая надежда, что судить будут не военным судом, а гражданским, там по статье 279 смертная казнь была заменена пожизненной каторгой, а с каторги при хороших деньгах всегда бежать можно. С этой надеждой и жил.

Что касается Спиридовича, то он получил более двадцати поздравительных телеграмм. Так, Евстратий Медников телеграфировал: «От всего сердца поздравляю Вас и Ваших орлов с величайшим торжеством. Выпьем сегодня же за Ваше здоровье».

И еще Спиридович получил внеочередной чин подполковника. Ему предстояло еще стать генералом и автором интересных воспоминаний — «Записки жандарма» (Берлин, 1930).

Арест Гершуни сделал счастливым еще одного человека — Азефа. Теперь перед ним открывались блестящие перспективы партийной карьеры. Впрочем, ожидание этой карьеры не только радовало, но и пугало: на это были свои причины.

Итак, Гершуни поменял партийный трон на тюремные нары. По этому случаю в июне 1903 года на женевском горизонте появился, как наследный принц, Азеф.

Соратники улыбались и торопились поздравить его с партийным возвышением.

Азеф осознавал свой авторитет и давно обдумывал такой вариант — стать во главе эсеров. Тут было много «за», но и было много серьезных «нет».

Главная радость — партийная касса, куда от богатых граждан постоянно вливался поток пожертвований. Прежде у кассы был один хозяин, который никому не отчитывался, никому не доверял, — Гершуни. Никто никогда не знал, сколько в этой таинственной кассе капитала. Теперь этот живительный источник манил Азефа. У кого деньги — у того власть.

Другое: отныне все самые главные секреты, все тайные движения души соратников должны были попасть под контроль нашего героя.

Зато теперь многократно увеличивался риск провала, и никакие математические способности Азефа не были в состоянии решить задачу с противоречащими друг другу условиями.

Как руководитель партии, он был бы призван организовывать террористические акты и успешно их осуществлять. С другой стороны, как самый верный и надежный сотрудник Департамента полиции, он обязан был эти акты ни в коем случае не допускать.

После долгих тягостных размышлений и подсчетов вариантов Азеф готов был сказать самому себе: «Нет, не желаю занимать место руководителя… Это смертельный риск, провал обеспечен. Я хочу еще пожить, благо непорочной службой на благо империи заработал себе пенсион, да и скопленного капитала хватит на безбедную жизнь. Останусь на прежних основаниях, как член ЦК, и все».

Но тут же острое сожаление пронзало сознание: «А как же партийная касса? Как она, любимая, будет обходиться без меня?»

Так что Азеф, мучительно раздираемый сомнениями, не сказал соратникам ни да ни нет. Он лишь солидно произнес:

— Дело серьезное! Требуется обмозговать, поразмыслить… Я ведь не рвусь к власти. Простите, вот теперь надо ехать на места, народ ставить на ноги, вербовать метальщиков. Надо, товарищи, дело делать скромно и незаметно!

А поскольку о людях судят не столько по их делам, сколько по тому, что они сами говорят о себе, то мужественный Савинков восхитился:

— Прекрасные слова — дело делать! — И перед разлукой по партийной привычке хорошо с Азефом выпил.