Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Лавров cтр.№ 95

— Так точно, прикажу! Но пока его нет в Петербурге. Как прибудет, тут же…

Плеве закончил разговор:

— О вашей деятельности, Сергей Васильевич, я буду судить по поимке Гершуни.

…Положение Зубатова стало шатким. Филеры, приставленные в Киеве прослеживать Гершуни, опростоволосились, упустили фигуранта. Зубатов отправил Азефу отчаянную шифрованную телеграмму: «Чего бы то ни стоило, надо срочно выявить Гершуни!»

Азеф как раз выполнял поручения Гершуни. Он все время находился в разъездах. Побывал в Москве, Харькове, Саратове. Формальный повод — сплочение партийных рядов, вербовка новых членов и, главное, сбор денежных пожертвований и поиски метальщиков для осуществления новых актов.

Все эти поездки Азефа сопровождали филеры. С его помощью они выявляли революционные гнездовища. Всех революционеров, с кем встречался Азеф, брали в разработку, чтобы при удобном случае арестовать.

Азеф чувствовал себя так, словно шел по проволоке над пропастью. С одной стороны, Гершуни симпатизировал Азефу, всячески поддерживал его авторитет в партии. Однако если у Гершуни мелькнет малейшее подозрение, то без всяких сантиментов он прикажет отрезать Азефу голову.

Но охранка тоже не потерпит двойной игры. Сейчас жаждут получить Гершуни, но пока что Азеф сам не знает, где прячется этот хитрющий конспиратор. А ведь Зубатов уверен: Азеф прикрывает главу террористов! Ах, жизнь собачья!

Азеф постоянно дрожал за себя и за свою семью и просил Создателя, чтобы тот помог поскорее отправить своего партийного друга Гершуни в тюрьму, а еще лучше на виселицу, которую тот давным-давно заслужил. Но сделать все осторожно, по-умному, чтоб у партийцев не возникли подозрения. Только после этого можно было бы облегченно вздохнуть.

И Бог, кажется, эту молитву услыхал.

Гершуни постоянно размышлял: «Богатые евреи города Киева обещали хорошие пожертвования на революцию и свержение. Вместо денег я чесал из Киева так быстро, что мог обогнать паровоз. И теперь я даже не могу подвести свой баланс! Надо съездить тихо, как мышка в норке, забрать гелд и организовать какой-никакой акт. Да и пышечка моя Рабинович небось скучает!» Последний довод, признаемся, был серьезным.

* * *

Революционеры уважают комфорт: руководители наслаждаются жизнью на европейских курортах, а сошка помельче стремится к столицам или южным городам.

В Киеве эсеры давно свили гнездо. Охранке удалось выявить несколько кружков этой самой зловредной партии. Одна из конспиративных квартир была организована под крышей безобидной лечебницы на Бессарабском базаре. Предводительницей этой крыши была местная достопримечательность — одинокая и влюбчивая фельдшерица Роза Рабинович. То ли от хорошего питания, то ли по каким-то причинам медицинского характера, но ее фигура к тридцати годам расползлась до совершенно невероятных размеров.

Когда она колыхалась между рядов Бессарабского базара, то все мужчины смотрели ей вслед и с нехорошей улыбкой говорили: «Это не зад, это чуден Днепр в тихую погоду — от одного берега до другого!» Другие озабоченно добавляли: «Причем во время весеннего разлива». Третьи выражались короче, издавая восторженное «О-о!», которое могло означать что угодно, но только не предложение руки и сердца.

Рабинович, подобно всякой одинокой даме, хотела любви.

Во время недолгого пребывания тщедушного Гершуни в Киеве в декабре 1902 года он познакомился с пышнотелой эсеркой Розой Рабинович очень близко. Это было по Карлу Марксу — единство противоположностей.

Гершуни справил сексуальную нужду и стремительно покинул Киев. Оставшаяся со своим кружком Роза Рабинович ежедневно вспоминала сладостные мгновения общения с другом и вождем Гришенькой. Впрочем, столь ласково она называла его только в своих мечтах, а при общении обращалась к нему, даже в постели, «товарищ Гершуни». Да, у него пахло изо рта, словно из силосной ямы, но остальные достоинства перевешивали этот крошечный недостаток.

Упершись необъятным животом в подоконник, Рабинович сквозь кусты герани в горшках обозревала проходящих мимо мужчин. Иногда она меланхолично вздыхала: «Сколько этих мужланов на свете, не перечесть! Но зачем они такие дурные, что не обращают даже небольшого внимания на мою замечательную красоту? У них что, зенки на лоб уже повылезали, что предпочитают своих костлявых дурнушек моей пышной страстности? — И в уголке ее темного, как южная ночь, глаза возникала слезинка. — И все же никакие члены террористического кружка, даже если их десять, не заменят одного-единственного и любимого товарища Гершуни!»

В конце марта исторического для наших событий 1903 года тридцатилетняя Роза Рабинович колыхала неповторимыми бедрами по Крещатику. Вдруг она увидала в толпе знакомого по фамилии Розенберг, похожего на акриду — сушеного кузнечика. Рабинович подумала: «У маленьких мужчин бывают большие достоинства!» Голосом, который действовал исключительно на низких регистрах и заставлял вздрагивать проходивших мимо лошадей, она прогудела:

— Шалом, Исаак! Что вы, уже меня не помните?

— Здравствуйте, Роза, я вас помню, как собственную маму, потому что в прошлом году заходил к вам в гостях с учительницей английского языка Алисой Ллойд!

— Исаак, если вы меня помните, то почему не заходите опять? Кстати, лучше заходить одному, без Алисы Ллойд, потому что мы с вами если и будем заниматься чем, так это вряд ли английским. — И раскатисто расхохоталась, словно гром прокатился по крышам.

Исаак внимательно вгляделся, цепенея, в обширное тело Рабинович, с вожделением и робостью произнес:

— Если вы меня об том спрашиваете, так я вам должен ответить свое мнение, драгоценная Роза! Ваша красота неповторима, но ее так много, что я опасаюсь своих слабых возможностей.

Рабинович уже цепко держала его за рукав пиджака и философски рассуждала:

— Не надо бояться возможностей! Когда мы вместе, то у нас нет невозможностей. Если вы теперь не спешите на чай к губернатору, так пойдемте до моей лечебницы. — И, подставив могучий локоть, она, подобно флагману, поплыла среди прохожих навстречу новому счастью.

…Можно только строить предположения, чем занимались новые друзья — пили чай или делали что-нибудь другое, более любопытное, — но Исаак выполз из лечебницы лишь утром. Он стал еще более плоским, словно попал под тяжело груженную подводу и потом всю ночь пролежал под ней.

С той поры Исаак Розенберг стал частенько захаживать на сходки революционного кружка или без этого. И каждый раз задерживался у хозяйки до утра. Несколько раз молодых видели в городском парке, где они влюбленно глядели друг на друга, прижимались локтями, как жених и невеста, ели мороженое в вафлях и слушали вальсы Штрауса-старшего в исполнении сводного духового оркестра пожарного депо номер два.

Из этого наблюдения люди сделали вывод: близок час, когда Рабинович и Розенберг станут под свадебной хупой, а раввин зачитает ктубу — брачный договор. Затем, словно выражая запоздалое сожаление о сделанном шаге, жених, как положено, посыплет свою голову пеплом, получит подарки, приглядываясь, кто чего не пожалел, и гости перейдут за брачные столы.