Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Лавров cтр.№ 74

— А меня повесят или расстреляют?

— Ты что, шпион, что ль? Это шпионов и военных расстреливают. А тебя, если повезет и дело выгорит, как славных декабристов — в петельку… Мне один врач рассказывал, что от петельки смерть быстрая и даже приятная, в голове такое замечательное брожение происходит, картины яркие, громкая музыка, словно оркестр играет. Честное слово! Помирать ведь когда-никогда придется, так уж лучше с музыкой. Понял, Степ?

— Понял!

— По рукам?

— По рукам!

— Ну, давай портвейна крымского по бокалу пропустим, дело грядущее обмоем.

— Да, потом уж не удастся. А что, правда приговоренным вино дают?

— Обязательно! Самое лучшее, из царских погребов, в неограниченном количестве. Да сатрапы и не повесят, обосрутся, только так, для вида постращают, а в последний момент помилуют. Вот, мол, какие мы хорошие. Клянусь честью! — Склонился к уху, словно тайну произнес: — Не те нынче времена, чтобы вешать. — И засмеялся: — Если ты нос не повесишь, так и тебя не повесят. Давай еще по одной! Дело решили, теперь Покотилов на меня обидится, что его обошли.

* * *

На секретное совещание БО — Боевой организации, Азефа не позвали, зато были приглашены Балмашов и Покотилов. Гершуни объявил свое решение:

— На Сипягина пойдет Степа Балмашов! Поздравляю за такую радость.

Другой кандидат в убийцы, Леша Покотилов, взъярился:

— Как же так, что за обман? Почему Балмашов? Я сам его рекомендовал в партию, теперь мне шиш, а ему такой сладкий кусок — Сипягин! Сипягин-то был мне обещан! Уже забыли? Обманывать нехорошо, Бог накажет.

Гершуни успокаивал:

— Ты на храпок меня не бери! Бога нет — факт наукой доказанный, а ты у партии заслужил. Но мне сердце болит больше за дело, чем за твои амбиции. Тебе хочется дело? Есть у меня оно! Тебе скоро будет дело сколько влезет.

— Не обманете?

— Век революции не видать! Клянусь честью!

И все же Покотилов очень сильно расстроился. Ему не терпелось стать убийцей. По свидетельству очевидцев — Чернова и Гершуни, от сего удручения «у него на лице экзема усилилась, лицо коростой покрылось». Впрочем, дни и этого доброго юноши были сочтены, а в земле не важно, с каким лицом лежать.

* * *

Вечером того же дня Азеф неспешно прогуливался по набережной Женевского озера. Издали услыхал звуки — это играл итальянский оркестрик. Азеф подошел ближе. В толпе слушателей по горделивой осанке он узнал Балмашова. Облокотившись на могучий клен, тот внимал изысканной музыке Гаэтано Доницетти.

Азеф коснулся плеча молодого человека, тот вздрогнул, но, узнав Азефа, добродушно улыбнулся, и на щеках сразу обозначились ямочки. Кивнул на музыкантов:

— Прекрасная музыка! Как я люблю увертюру к «Любовному напитку». А вы, Иван Николаевич?

— А я люблю девушек, особенно стройных и худощавых. — Рассмеялся. — Пухленьких и жопастеньких тоже, впрочем, люблю. Прогуляемся?

Они неспешно побрели по набережной, говорили о разных пустяках. Потом перешли по какому-то мостику на остров и оказались возле памятника Жан-Жаку Руссо. Долго стояли, любовались выразительными формами. Азеф задумчиво произнес:

— Руссо прекрасно сказал: «Человек рождается свободным, а повсюду он в цепях».

Балмашов встрепенулся:

— Какая глубокая мысль! — Стал шарить по карманам пиджака, вынул небольшой блокнот, спросил: — У вас не найдется карандаша? Я имею обыкновение записывать умные мысли.

Азеф полез в карман сюртука за карандашом, но Балмашов вдруг обреченно махнул рукой:

— Простите, я все время забываю… Скоро эти записи мне не понадобятся. — После долгой паузы добавил: — Вы человек свой, партийный. Открою, Иван Николаевич, вам тайну. Мне осталось жить совсем недолго. Я пойду на акт, совсем скоро. Мне Григорий Андреевич дело поручает серьезное.

Азефа словно током дернуло, ему до слез стало жаль этого прекрасного юношу. Он взял его за руки, впервые назвал на «ты»:

— Степа, дружок, ты все-таки хорошо подумал? У тебя вся жизнь впереди, ты еще ничего не видел. И ты хочешь единым махом все перечеркнуть? На том свете не будет ни девушек, ни Доницетти, ничего не будет. На кого идешь, милый? Будет ли хоть один шанс из ста спастись?

Балмашов отрицательно покачал головой, на вопрос Азефа не ответил: Гершуни запретил кому-либо сообщать, что убивать надо Сипягина. Вот почему добавил:

— Утром уезжаю в Россию. Мы никогда больше не увидимся. — И тон его был погребальным.

Они обнялись. Азеф поцеловал юношу, у того на глазах блеснули слезы.

Люба только что родила второго сына. Его назвали Валентином. Азеф представил, что когда сын подрастет, то какой-нибудь негодяй пошлет его на верную гибель. Азеф не выдержал и тоже заплакал.

Итак, бывший студент Балмашов в первые дни марта 1902 года, полные солнечного тепла и ярких красок дружной весны, прибыл в Саратов. Родители безумно любили сына и очень обрадовались его приезду. В ближайший выходной все вместе сходили в Радищевский музей — любовались великолепной живописью. По вечерам, как в детстве, под зеленой лампой читали вслух книги. В субботу вечером, млея от вожделения, гулял по городскому саду с пухленькой смазливой Аней — дочерью священника. Они ели мороженое, пили крюшон, слушали духовой гарнизонный оркестр и с нежностью держались за руки.

Родители видели, что сын Степа необыкновенно подавлен, неразговорчив, но понять причину его печали не могли.

15 марта он отбыл с берегов Волги к хладным финским берегам, хотя накануне, будучи поднадзорным, доложился в жандармском управлении, что едет в Киев.

Путь Балмашова лежал в Выборг. Здесь он проживал на постоялом дворе. Теперь постоянно рядом был учитель и друг Гершуни. Каждый день он накачивал неудачного студента безумными и жестокими идеями. 27 марта Балмашов в магазине готового платья заказал адъютантскую форму, а 1 апреля приобрел шашку, портупею и темляк. Надел все на себя — красавец!

Ранним утром страшного 2 апреля при всем параде Балмашов отправился в Петербург. Рядом для поддержания боевого духа в лакированных сапогах и суконном лапсердаке семенил Гершуни.

Уже в вагоне Балмашов сказал виноватым голосом и отвел глаза:

— Григорий Андреевич! Я шашку забыл на постоялом дворе! Что делать? Без шашки какой я офицер? Теперь дело срывается…

Гершуни скрипнул зубами. Он решил: «Струсил, паразит! Увильнуть хочет, но не выйдет…» Зло осклабился:

— Ишь, удумал чего — срывается! Время в Петербурге найдем, купим новую. Побежите с Мельниковым к Абраму Шафу, это на Вознесенском проспекте, дом под номером пять. Скажете, что я послал.

Балмашов не удержал горестного вздоха.