Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Лавров cтр.№ 108

Савинков ласково потрепал Боришанского за щеку:

— Ты, Додик, тоже берешь две бомбы и становишься ближе к Неве, у Рыбного переулка. — Страшным голосом: — У тебя очень ответственный участок. — Повернул лицо к Сазонову: — Егорушка, ты на своей коляске останавливаешься у подъезда Департамента полиции лицом к Неве. Под фартуком спрячешь большую бомбу — на двенадцать фунтов. Сигнальщиком будет у нас Мацеевский, который встанет тоже лицом к Неве, но с другой стороны подъезда. Мацеевский, ты как увидишь карету Плеве, так сразу сними шапку и помаши ею Сазонову.

— А я гжде с бомбой буду? — дернул головой Каляев.

— Янек, ты будешь махальщиком.

— Ах, махальщиком? — возмутился Каляев. — Мне обещали, что я буду метальщиком. Як же так?

Савинков невозмутимо отвечал:

— Высокое право метальщика мы на этот раз передаем Егору Сазонову, он заслужил эту награду.

Сазонов истово перекрестился:

— С Божьей помощью уничтожу гада! — Бросил высокомерный взгляд на Каляева.

…Это решение было неожиданным, и родилось оно следующим образом. Сазонов был для партии курочкой, которая несла золотые яйца. Несметные богатства его отца или, точнее, та часть их, которая доставалась Сазонову, почти полностью поступала в партийную кассу. Незадолго до нынешнего совещания Савинков сидел вместе с Сазоновым в трактире на Невском проспекте. Ели солянку, пили водку, говорили о всяких пустяках. Савинков заметил, что его сотрапезник весьма угнетен чем-то.

— Что с вами, мой друг? — спросил Савинков.

Помедлив, Сазонов отвечал:

— Меня мучает сознание греха, ведь мы совершаем убийство. Да, наша цель благородна. Мы хотим создать на месте закосневшей монархии новую, демократическую республику, где все будут равны, где все будут счастливы. Но я постоянно терзаюсь тем, что путь наш залит кровью и усеян трупами. А ведь мы только в начале пути. Сколько же еще надо убивать, чтобы достичь всеобщего счастья?

Савинков с неудовольствием подумал: «Ишь, сукин сын, какой совестливый!» Однако сладко улыбнулся, изобразил беззаботность, рассмеялся:

— Это, мой друг, в вас говорит переутомление! Ради счастья целого народа можно и должно уничтожить тысячу врагов. Ведь врач убивает вредные бациллы, попавшие в организм человека. Защитники самодержавия — те же бациллы, а мы врачи. Давайте выпьем!

Сазонов отрицательно покачал головой, надрывно простонал:

— Нет, я не хочу пить. Меня постоянно мучит сомнение: прав ли я, убивающий того, кому жизнь даровал сам Бог? И думается: я совершаю тяжкий, смертный грех…

Подавленное настроение Сазонова и его откровение заставили Савинкова крепко задуматься.

На другой день Савинков убедил Сазонова написать нотариальное завещание, по которому в случае смерти его часть капитала переходила бы в руки партии. Опасаясь, что Сазонов отойдет от дела, Савинков вручил ему бомбу — с метальщиками было скудно, их приходилось искать днем с огнем.

…Так что теперь Савинков с легким сердцем продолжал совещание. Обращаясь к Каляеву, он сердечным тоном произнес:

— Янек, ты стой на Цепном мосту и обозревай всю Пантелеймоновскую до Преображенской площади — это очень серьезное дело, от твоей расторопности будет зависеть вся операция! Если Плеве поедет через Литейный проспект, то ты тоже сними шапку — это будет знак Покотилову и Сазонову. Все понятно? — Савинков повернулся к Азефу, не сказавшему пока ни слова. — Иван Николаевич, как ваше мнение?

— Если вы решили, пусть так и будет!

Все боялись возражений Азефа. Возражений не было. Поэтому все остались счастливыми, словно готовили доброе дело. Теперь конспиративно, по одному расползались по сумрачным улицам Петербурга.

Азеф сделал все необходимое, чтобы предотвратить покушение. Он сообщил Лопухину дату намечавшегося акта, его способ и даже место. Заподозрив, что Лопухин желает гибели Плеве, он вместо имени Плеве назвал имя самого Лопухина. В этом был смысл. Лопухин, полагал Азеф, будет с бóльшим усердием ловить злодеев, если покушение направлено именно против него. Полиции, если она захочет, не будет особого труда арестовать покусителей.

Но Азеф нутром чувствовал: быть беде!

Он решил подстраховаться на все стороны. Сказав Савинкову, что едет в Двинск, направился для начала в Женеву к Гоцу. Заявил:

— Савинков и его помощники постоянно подталкивают меня под локоть, торопят. Чтобы избежать скандала внутри партии и больших людских потерь, мне пришлось кое-как наладить дело. Покушение планируем провести уже тридцать первого марта.

Из Женевы Азеф ринулся в Париж к Ратаеву. Этому он сказал:

— В Петербурге дела плохи, Савинков со своими головорезами собирается устроить охоту на Плеве и Лопухина, но все держит в тайне.

— Лопухин не верит, что покушаться могут на него. Он считает, что Плеве — вот кто главная кандидатура.

— Боевики непредсказуемы. И потом, какая разница: Плеве, Лопухин — в любом случае надо устранить опасность.

Ратаев многозначительно уронил:

— Разница, может, и есть, — и стал на бумажке рисовать чертика с хвостом и рожками.

Азеф страстно продолжал:

— Боевики, в разбойничьих традициях Гершуни, могут пойти на авантюру. Они без всякого предварительного отслеживания, при первом подвернувшемся случае могут швырнуть бомбу. Тут я бессилен помочь… Кстати, Лопухин делал вам запрос?

Ратаев удивился:

— Относительно чего?

— По поводу увеличения моего жалованья до тысячи рублей?

— Нет, такого запроса не было. Если таковой был бы, я ходатайствовал о повышении… хоть такие деньги получает только министр, а сам Лопухин — в два раза меньше. — Ратаев сочувственно вздохнул: — С нас много спрашивают, но нас мало ценят!

Азеф был в гневе. Когда он приплел Лопухина к делу о покушении, то преследовал две цели: первая — заставить директора Департамента полиции ценить своего агента Азефа больше и в прямом и в переносном смысле. Вторая цель — оберегая свою жизнь, Лопухин энергичней боролся бы с террористами, и Плеве был бы спасен. Теперь Азеф видел: его маневр не удался, Плеве могло спасти только чудо.

Итак, роли были расписаны. Оставалось ждать.

За день до «исторической даты» — 30 марта — великий конспиратор и поэт Савинков устроил последнее и решительное совещание… на кладбище Александро-Невской лавры у могилы Чайковского. Приглашенных было двое: Покотилов и двадцатидвухлетний с бритым лицом, с курчавящимися баками Максимилиан Швейцер, по партийной кличке Леопольд.

Швейцер был из богатой купеческой семьи, хорошо воспитан, владел в совершенстве несколькими иностранными языками, занимался гимнастикой по системе Мюллера и был очень крепким физически. Как один из главных организаторов студенческих беспорядков, Швейцер в 1899 году был сослан в Сибирь. Из Сибири без особых трудностей бежал за границу, отыскал эсеров и встал в их дружные ряды.