Перстень Луизы - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Иванов cтр.№ 57

Прошло еще несколько месяцев, а потом Елену случайно увидел военнослужащий с передвижной радиостанции. Вскоре он посватался к ней…

Лена жила в эти дни в состоянии постоянного возбуждения – ее нервы были напряжены и взвинчены. Каждую ночь во сне ей являлся Николай. Стоило только погасить керосиновую лампу, как ее каморка наполнялась страшными отсветами, которые не исчезали, даже когда девушка закрывала глаза. По утрам она с трудом передвигала ноги, потому что вздремнуть удавалось лишь час-другой после рассвета.

– Ничего! – решительно отметала ее страхи баба Дуся. – Забеременеешь, родишь, и – куда что денется!

Жених (его звали Михаилом) тоже заметил, что с Леной происходит что-то неладное.

– Это что же с моей невестой делается? Да ней лица нет! – жаловался он бабе Дусе.

– Ты пойми, – ласково втолковывала ему старуха, – сердечко-то у девушки не железное… Замуж в нашем роду выходят один раз в жизни…

Свадьба прошла тихо, не привлекая внимания людей, хотя венчались они прилюдно, в Покровах. Елена и впрямь успокоилась, потому как их союз был скреплен церковью. Да и баба Дуся с уверенностью заявила, что Михаил должен быть хорошим мужем, потому что он с восьми лет остался сиротой, и семейный очаг будет для него благом.

Но все получилось совсем не так…

У них родился сын, потом – второй. Но… Муж искал утех на стороне. Он был строен и красив, что очень подчеркивал его военный мундир. А в стране в послевоенное время мужчин было мало, как говорится, «нарасхват»…

После демобилизации в 1951 году Михаил устроился работать радистом на поезда дальнего следования. А там и вовсе – вольному воля! Ведь проводниками вагонов были чаще всего незамужние женщины, которые уходили в рейс на пять – семь дней. Конечно, все это отражалось на взаимоотношениях Михаила с женой.

А ещё – он был жесток с детьми, порол их нещадно за малейшую провинность, а когда Елена заступалась за сыновей, поднимал руку и на нее. Мама с бабушкой утешали: мол, вот дочку родишь – и все образуется. Родилась дочь, а отношение мужа к семье не изменилось. Разве так вел бы себя с ней так и незабытый Николай? Елене хотелось бросить все и убежать куда глаза глядят! Мелькала даже мысль о самоубийстве, но ее она гнала прочь, ведь нужно было поднимать на ноги троих ребятишек. Да и родные уговаривали смириться со всем в надежде на лучшее будущее.

Но лучшее будущее никак не наступало…

Однажды, встречая поезд, на котором приехал из рейса муж, Елена увидела одетую в стеганые штаны и фуфайку женщину, которая подтащила к вагону шланг, соединила его с помощью специального замка с запорным краном, а затем включила холодную воду. Лицо этой женщины кого-то напоминало.

– Что, признала? – послышался хриплый, но знакомый голос. Елену сверлил тяжелый взгляд.

– Фаина, ты?

Они обнялись и заплакали.

– Ну, хватит, нюни распускать! – наконец прохрипела Фаина. – Жду тебя через час в сквере на Привокзальной площади. Поговорим.

Елена отошла от вагона и долго не могла прийти в себя, глядя вслед уходящей со шлангами в руках бывшей лучшей подруге. Файке, Фаечке…

– Дома я пробыла всего два дня, – затягиваясь папиросой, рассказывала Фаина. – Меня обмыли и стали лечить желудок. Я никуда не выходила, но милиция пришла сама… Притащили в отделение на Социалистической улице, что рядом с парком культуры рыбокомбината имени Микояна. Дежурный не стал со мной долго разговаривать – полистал материалы уже заведенного «дела» и дал распоряжение поместить меня в камеру, где уже находилась девушка, которая только плакала навзрыд. Да мне и не хотелось ни о чем говорить… За перегородкой я слышала рыдания матери, которая умоляла дежурного отпустить меня, объясняя, почему я сбежала из Сталинграда. Но ее не стали слушать и вытолкали за дверь.

Потом мне еще долго чудились эти рыдания, и сердце разрывалось не только от обиды за то, что с нами сделали, но и за мать, которая потеряла не так давно на войне мужа, а сейчас у нее отобрали и последнего близкого человека…

Из отделения милиции меня перевезли на следующий день в тюрьму, расположенную в центре города, а затем уже я попала в женский лагерь. Вот там узнала по-настоящему, почем фунт лиха…

– Неужели было страшнее, чем в тюрьме?

– Днем – пахота до упаду, а потом – бессонные ночи в бараке из горбыля. Щели между досками – толщиной в палец! Летом не можешь уснуть из-за того, что полчища комаров по капелькам высасывают из тебя всю кровь, а зимой – холодрыга несусветная… А кормежка! Дневная пайка хлеба – двести грамм. Выручал чакан. Его жрали от пуза. Но и маялись потом от пуза – с такой-то еды…

За людей нас не считали. Чуть что – карцер. Это цементная клетка. И так – шесть лет… Правда, последние три года я провела в другом лагере, где меня полюбил один из конвоиров, и у нас родилась там девочка. Пригодилось умение шить и кроить, научилась я этому от своей матери. Шила не только заключенным одежду, но и так называемые «бурки». Это обувь из кусков разорванных старых телогреек с подошвами из ненужной резины. Многих эта обувь спасла в холода…

Учитывая все это, начальник колонии подготовил документы о моем досрочном освобождении, а муж уволился. И вот мы здесь – у больной матери. А за ней ухаживать надо. Дальше – как бог даст…

Она перекрестилась, а Елена как-то автоматически отметила, что раньше Фаина была активной комсомолкой-атеисткой…

Еще через год, проходя мимо рынка, Елена случайно бросила взгляд на женщину, которая мела мостовую. Что-то показалось ей знакомым в ее лице, изуродованном длинным грубым шрамом.

– Ну чего уставилась? – произнесла та. – Любку Шувалову помнишь?

А как было узнать в этой старухе красавицу Любашу?

– Вот такая я теперь! – бывшая подружка вытащила пачку папирос «Север», закурила. – После того как сбежала из этого кошмара – Сталинграда, меня через две недели поймали и препроводили в лагерь. Я приглянулась начальнику отряда, который стал меня домогаться. Изнасиловать хотел. Я его поцарапала и за палец укусила. А он меня кочергой… Как жива только осталась… Да что там… Редко у кого из наших девчат жизнь по-доброму сложилась. И не виноват никто – судьба виновата…

Прошло еще несколько лет. Наступила хрущевская «оттепель».

Дети подросли, их необходимо было кормить и одевать. Мать Елены продолжала работать, помогая дочери, но денег все равно не хватало.

Может быть, это было связано с тем, что у Михаила постоянно были недостачи, которые покрывали из его заработной платы. Он продолжал изменять Елене налево и направо, загуливая иногда по нескольку дней, а потом и вовсе ушел из семьи, женившись на проводнице, которая была на тридцать лет моложе его…

Всей семьей они обрабатывали не только огород, который был на их дворе, но и два загородных участка. Овощи и фрукты не только заготавливались на зиму, но и продавались на рынке – это было весомым подспорьем.