Сказаниада - читать онлайн книгу. Автор: Петр Ингвин cтр.№ 14

Георгий впервые задумался о детях. Елена, судя по всему, уже готова, и, возможно, после ухода Соловья именно это вознесет их союз на новую ступень.

Обучение, между тем, шло своим ходом:

— Удары мечом бывают прямые и ломаные. Прямые надо отрабатывать по восьми направлениям: сверху, снизу, с боков и диагональные. Ломанные — это когда клинок, плечо и кисть двигаются в разных направлениях. Такие удары осваиваются дольше, но они того стоят. Сделай взмах, будто плывешь.

— Кролем?

— Зайцем! Ты плавать-то умеешь?

Георгий сделал правой рукой круговой мах из-за спины вперед. На излете, в точке, где ладонь оказалась на уровне лица большим пальцем вниз, а локоть еще остался задранным кверху, Соловей скомандовал:

— Замри. Представь, что у тебя в руке меч, а противник закрывается щитом. Смести направление клинка чуть правее, и ты обойдешь защиту и поразишь в лицо или в шею. Правда, при этом откроешься сам. Но противник из-за щита этого не увидит, на то и рассчитано.

Некоторыми приемами Георгию удавалось ответно удивить Соловья.

— Ну-ка, повтори. — Складки на лбу лесного разбойника обрели собственную жизнь. — Что ты сейчас сделал?

— Я такое в кино видел. — Георгий прикусил язык и тут же поправил себя: — Во сне.

— Ты это, когда снится такое — тут же вскакивай и повторяй. А не покажешь еще что-нибудь из приснившегося?

В свободное время, которого у Соловья было больше, чем хотелось бы, он пел, и чем дальше, тем чаще. Георгию творчество лесного разбойника не нравилось, а Елена, наоборот, слушала с удовольствием. Некоторые песни звучали очень современно. Те, что про любовь, даже пробивали на слезу — Елена опускала лицо, и что творилось в ее душе в такие моменты, оставалось за семью печатями.

Очередной опус застиг ее по пути к речке с грязной посудой в руках.

Пел Соловей проникновенно, мягкий баритон обволакивал и вел за собой в рисуемые кущи. Хотелось идти вместе с ним, даже если кущи не были райскими, сердце сжималось от сострадания к лирическому герою и, как следствие, к самому певцу. Что ни говори, а Соловей был талантлив. Когда последнее слово растворилось в лесной тиши, Елена протерла уголки глаз и кивком поблагодарила исполнителя.

Подростком Георгий тоже писал стихи и песни. Это увлечение прошло так же, как прочие, а найденные через много лет наивные вирши вызвали стыд за самого себя. Стихи отправились в урну. Поэтому не нравились творения Соловья — он воплотил в жизнь то, что не смог Георгий.

Однажды Соловей увидел у Елены невозможную для местного производства одежду и обувь. Сарафан замызгался, его требовалось постирать, а лапти не вязались с платьем, которое она надела на это время. Открывшийся вид поразил Соловья больше, чем молния, попади она ему между ушей.

— Богиня!

Резануло по сердцу: восхитила именно Елена, одетая в платье и туфли, а не сами платье и туфли. Закралось подозрение, что пока Георгий с Еленой ходили за ягодами, Соловей рылся в их вещах и сейчас видел все это не впервые.

На лице Георгия отразилось что-то такое, что Соловей вспомнил, чем следует восхищаться в женщине в присутствии ее мужчины, и всплеснул руками:

— Откуда такое чудо? Боги подарили?

— У вас часто боги кому-нибудь что-нибудь дарят? — поинтересовался Георгий.

— Бывает. Может, вы полукровки? Елена — это как пить дать, я сразу понял, что она не из мира сего. Да и ты, если вспомнить твои любопытные сны…

— В нашем городе все так ходят, у нас это обычная одежда, — довольно сообщила Елена.

Платье и туфли на каблуках — обычная? Георгий усмехнулся про себя. Кажется, у Елены новый бзик. Она соскучилась по обществу. Ее вычурные позы и дефилирующая походка подтвердили догадку. Понятно, что ей не нужен чужой мужчина, тем более средневековый разбойник. Ей просто хотелось нравиться. Это у нее получалось. Когда она появлялась в поле зрения, тренировка шла вкривь и вкось, фразы иногда прерывались посередине, слова забывались.

— И по поводу заточки клинка… — Лежавший на тюфяке Соловей проводил Елену взглядом до реки и лишь после большой паузы продолжил: — Сильно заточишь — в долгом бою меч зазубрится, но если схватка скоротечная, острота сыграет на тебя.

У Георгия давно зрел другой вопрос.

— Если полуторный и двуручные мечи имеют столько преимуществ, почему все не перейдут на них?

Соловей закатил глаза:

— Одноручный меч весит меньше, вырастает скорость, на один удар можно ответить серией. И еще: если в одной руке у тебя легкий меч, во второй может быть щит, второй меч, топор или кинжал. А когда одним клинком заняты обе руки, возможности падают и в скорости, и в защите, и в нападении. На вторую руку приходится вешать дополнительное оплечье, чтобы выступало щитом. Это, опять же, дополнительный вес. Ну-ка, надень мою кольчугу.

Георгий уже делал это, когда Соловей лежал без сознания, но с удовольствием повторил.

— Ого, — вырвалось у него, как и в первый раз.

— Вот тебе и ого. И это всего лишь кольчуга, а мужчине в полном доспехе надо драться самому и близких защищать. Теперь надень поножи и наручи.

Налокотники Соловей назвал наручами, а наколенники оказалась поножами. Такую информацию Георгий тоже наматывал на ус, хотя усов, как и бороды, не носил, каждое утро брился острым ножом и всегда выглядел свежо и по-молодецки.

Елена — снова в сарафане и лаптях, но с замысловатой прической — вышла зачем-то из дома, и Соловей указал на нее:

— Возьми меч и догони Елену. Посмотрим, насколько ты готов к жизни настоящего мужчины.

Елена радостно кинулась прочь, она с удовольствием подыгрывала Соловью в такие моменты. Но, похоже, тому просто нравилось смотреть, как во время бега развеваются ее роскошные волосы, колышется грудь и взлетают голые ноги. Георгий мог бы пробежаться и без погони, на смысле тренировки это никак не скажется.

Внутренний голос бубнил что-то еще, а Георгий уже мчался за Еленой. Хотелось поймать и наказать за легкомыслие, причем наказать так, чтобы она прочувствовала состояние любимого человека.

Мотивация каким-то образом прибавила сил. Килограммы железа словно потерялись, глаза видели только спину и чудесные волосы — Елена не носила платка, и Георгий ее в этом поддерживал. Скрывать такую красоту под несуразной тряпкой — преступление против человечности.