– Почему?
– Если что-то пойдет не так… – начала я. – В прошлый раз это чуть не прикончило меня. И тебя. Особенно тебя. А я тебя довольно сильно люблю… – Я замолчала, сбитая с толку. – Послушай, на этот раз твоя мать права.
Он резко прервал меня:
– Что ты имеешь в виду, говоря, что она права?
Треск.
Громкий, хрустящий порыв ударил в окно гостиной и, казалось, улетел обратно, но не раньше, чем оконное стекло рассыпалось на осколки, четыре зазубренных куска шлепнулись на пол, а в воздух полетели мелкие крошки льда. Я втолкнула Себастьяна на кухню. Раздался приглушенный стук в дверь.
– А ну пошли вон! – закричал Себастьян.
– Да пошел ты! – Смех, негромкий разговор, топот ног, убегающих прочь.
– Что это, черт возьми? – Я побежала к двери, но он схватил меня за руку.
– Не надо. Черт с ними.
– Что это за дела?
– Три-четыре мальчика. Они дети, мелкие. Они все время так делают. Та старушка в соседнем доме, они два раза к ней вламывались и крали вещи. Мы отправили ее в больницу. – Он пожал плечами. – Эта улица, она не у дороги, а между домами и железнодорожными путями, здесь не ездят машины.
– Вызови полицию, – сказала я. – Черт возьми, они не могут просто так делать!
– Никакого толку. – Себастьян почесывал голову, глядя на стекло на полу. – Боже. Мне придется снова вызывать Гарри.
– И давно это продолжается? Ничего подобного не было, когда я была здесь.
Он крикнул из кухни:
– Они тебя боялись.
– Ха-ха.
– Понятия не имею. Сейчас все серьезнее, особенно в этом году, не знаю почему. Возможно, в городе лето. Люди начинают психовать.
Я открыла дверь и выглянула на улицу. Ничего необычного. Никакого шума. Но я знала, что они где-то поблизости.
– Маленькие ублюдки, – сказала я, страх и гнев смешались с адреналином, который уже бурлил во мне. – Я их достану.
– Нина, серьезно, вернись! – закричал Себастьян. – Не усугубляй ситуацию.
– Со мной все будет в порядке. Не волнуйся!
– Боже мой! – раздраженно крикнул он. – Ты говоришь, как твоя мать.
Я уставилась на него.
– Что ж, ты тоже говоришь, как твоя мать.
– Ну, – мягко сказал он, – иногда она права. Не всегда, но…
Я посмотрела на него.
– Когда ты словил такой дзен? – сказала я, закрывая дверь.
– После того как ты ушла, – сказал он, подталкивая меня локтем.
Я открыла кухонный шкафчик и достала несколько пакетов и скотч, который все еще был там. Он подмел осколки, а я заклеила окно скотчем, и мы спокойно поговорили, а потом…
Видите ли, думаю, я знала, что это произойдет, так или иначе, так как шок всегда пробуждает желание. Я приготовила ему чашку чая, он приготовил тосты – арахисовое масло и топленое масло, мои любимые, – и мы сели на диван.
Я прикоснулась к нему большим пальцем ноги.
– Скажи честно. Тебе нравится этот дурацкий ковер?
Себастьян озадаченно огляделся, потом опустил глаза.
– А, этот. Неееет. Нет. Я просто хотел тебя позлить.
Я засмеялась и вдруг поняла, что не могу перестать смеяться.
Он наблюдал за мной.
– Помнишь, ты всегда… Ну, ты не очень-то умела идти на компромисс. Синдром единственного ребенка, я полагаю.
– Начнем с того, что это чушь, – сказала я, вытирая глаза. – Большинство единственных детей, которых я знаю, гораздо более здравомыслящие, чем люди из больших семей. – Он рассмеялся. – Это правда! – сказала я, стараясь не оправдываться. – Ты думаешь, что из нас двоих именно я не способна к совместной жизни? Ты, который запер дверь в ванную, когда мы пригласили Ли и Элизабет, и отказывался выходить, потому что я не открыла твое вино.
– Я купил его специально к рыбе…
– Себастьян, – терпеливо объяснила я. – Нам было по двадцать лет. Нас не должно было волновать, как правильно подавать рыбу с вином на званых обедах.
– Всегда нужно стремиться к лучшему.
– Нет, не надо быть таким претенциозным. – Мы смущенно улыбнулись друг другу, потом кто-то постучал в парадную дверь, и я чуть не выпрыгнула из кресла. Мимо, смеясь, пробежали дети.
– Господи, опять они! – сердито сказала я, вскакивая.
– Нет, это совсем другое дело, – сказал Себастьян. – Сегодня суббота. Им скучно. По крайней мере, сегодня не учебный день, что еще хуже. – Он взял меня за руку. – Не нервничай.
– Я и не нервничаю, – ответила я, качая головой. Я чувствовала себя очень спокойно. Эти дети, квартира, чайное полотенце, воспоминания. – Послушай, – вдруг сказал я. – Мы не можем все вернуть, правда? Ты же понимаешь? – Я вгляделась в его лицо. Он повернулся ко мне, покусывая губу.
– Да, Нинс. Но, кажется, я могу попытаться.
У меня перехватило дыхание.
– Тебе нужен кто-то очаровательный, кто пишет книги по истории, и может постоять за себя в диалоге с Циннией, которая знает всех на свете, имеет кучу докторских степеней и хочет поехать в отпуск в Эсфахан и Микронезию.
– Но я не хочу кого-то другого, – сказал он, и его улыбка стала болезненной. – Я хочу тебя.
– Нет. Ты хочешь, чтобы у нас все тогда получилось, любовь моя. – Я взяла его длинные пальцы и сжала их в своей руке. Я посмотрела на костяшки пальцев, на неровный шрам на большом пальце после аварии на лодке, когда ему было десять лет, на родинку на левой ладони. И эта девушка снова была мной, той, которая ничего не боялась, которая знала верный путь.
– Я любила тебя, Себастьян, – сказала я. – Правда. Это была не игра. Это было по-настоящему.
Он посмотрел на меня.
– Я знаю, любимая.
Тишина ревела у меня в ушах. Мы смотрели друг на друга. Я слышала, как мое сердце колотится в груди.
– К черту, – сказал он и поцеловал меня.
Наши руки все еще были переплетены. Я прижалась к нему, и он вздохнул, потом схватил меня за плечи, его губы скользнули к моей шее, к моей щеке, а потом мы оба откинулись назад, тяжело дыша, и я робко улыбнулась и сказала:
– Просто…
– Просто что?
– Просто твоя мать… – начала я.
Он искренне рассмеялся.
– Перестань говорить о моей матери. Вы друг друга стоите. Обещаю, если ты еще раз заикнешься о ней, я вышвырну тебя на улицу.
Я улыбнулась и кивнула.
– Обещаю. – И добавила: – Наш диван, ты помнишь…
Он покачал головой:
– Нет, Нинс, не напоминай, ладно?