Призови сокола - читать онлайн книгу. Автор: Мэгги Стивотер cтр.№ 22

Иногда Хеннесси забывала, что Джордан – это вообще-то она сама.

Иногда ей казалось, что и Джордан об этом забыла.

– Твой неумирающий оптимизм надо увековечить, – сказала Хеннесси. – Поставить в музее, чтобы школьники могли его увидеть, прочитать надпись на табличке и извлечь моральный урок. Его нужно разрезать на кусочки и зарыть в богатую почву, там, где много солнца, чтобы из каждого кусочка вырос новый оптимизм, ожидающий жатвы…

Джордан перевернула лоскут и коснулась его другим маркером.

– Как ты думаешь, сколько у нас времени?

Когда-то Хеннесси гадала, что будет, если она разделит это лицо – и эту жизнь – с двадцатью другими девушками. Пятьюдесятью. Сотней. Тысячей. Теперь она знала, что этому не суждено статься. Каждый раз, когда Хеннесси воплощала в реальность новую копию себя, это обходилось ей дорого, и становилось всё хуже.

Но она не могла остановиться. Ни перестать видеть сны, ни перестать видеть во сне себя.

Каждая ночь была разделена на двадцатиминутные отрезки, и будильник возвращал ее из сна, прежде чем она успевала начать грезить. Каждый день проходил в ожидании черной крови, возвещающей, что нельзя откладывать вечно.

Хеннесси знала, что скоро это ее убьет.

Если только не сработает план Джордан.

Вместо того чтобы ответить на ее вопрос, Хеннесси сказала:

– Растяни ткань.

Если долго жить среди загадок, начинаешь их разгадывать, даже не успев задуматься. Она долго смотрела на приглашение с Волшебного базара и на усилия Джордан и пыталась найти компромисс. Туго натянуть ткань, нанести чернила, отпустить, и тогда линии будут точно такими же, как на оригинале.

– Конечно, – сказала Джордан.

Она покачала головой, одновременно ища необходимые инструменты.

– Вот почему именно ты должна была этим заниматься.

Разумеется, она ошибалась. Этим должна была заниматься Джордан, потому что ее это заботило. Правило гласило: если тебе не плевать на работу, работа твоя. Хеннесси было плевать на выживание, конечно, но, в первую очередь, она попросту сомневалась, что этот план с Волшебным базаром сработает.

Джордан как будто читала ее мысли – разумеется, это нетрудно, когда головы так схожи. Она сказала:

– Всё получится, Хеннесси.

В конце концов, в этом и заключалась разница между Хеннесси и Джордан. Хенесси представляла, как бросается с крыши и падает. Джордан представляла, как бросается с крыши и летит.

Фарух-Лейн понадобился всего один день, чтобы понять, что Николенко ошиблась насчет Парцифаля Бауэра. Он не был сговорчив, он был пассивен, а это совсем другое дело. Он делал только то, что ему хотелось, и зачастую было трудно понять, когда он чего-то избегал, а когда наоборот. В детстве у Фарух-Лейн была собака, которая вела себя точно так же. Муна, красивая нечистокровная овчарка, с густой черной шерстью на шее, как у лисы, абсолютно покладистая, пока ее не просили сделать что-нибудь, что ей не хотелось – выйти на улицу в дождь или показаться гостям. Тогда Муна валилась наземь, как тряпичная кукла, и ее приходилось тащить силой – игра никогда не стоила свеч.

Точно таким же был и Парцифаль Бауэр.

Для начала, он оказался необыкновенно разборчив в еде. Фарух-Лейн превосходно готовила (что такое стряпня, как не восхитительная система?) и ценила хорошую еду, но рядом с Парцифалем Бауэром она чувствовала себя неразборчивой свиньей. Он предпочел бы не есть вообще, чем поглотить пищу, которая нарушала его загадочные внутренние правила. К супам и соусам он относился с недоверием, мясо не должно было оставаться розовым в серединке, корочка на выпечке не допускалась. Газированные напитки считались надругательством. Он любил бисквиты определенного рода, но не глазурь. Клубничное варенье, но не клубнику. Заставить его поесть в отеле по приезде в Вашингтон оказалось невыполнимой задачей. Было уже достаточно поздно, почти все закрылось, и Фарух-Лейн, раздобывшая сэндвичи для них обоих, чувствовала себя волшебницей. Парцифаль не сказал, что не станет есть; он просто сидел и смотрел на сэндвич у себя на тарелке до полуночи, до половины первого… и наконец она сдалась.

У него имелись правила и касательно других сфер жизни. Парцифаль непременно должен был сидеть у окна. Он не желал первым проходить в дверь. Он не любил, когда его видели без ботинок. Он не позволял другим нести свою сумку. Ему нужно было непременно иметь при себе ручку. Он слушал только оперу – или тишину. Он чистил зубы три раза в день. Он терпеть не мог двуспальные кровати. Он не спал с закрытыми окнами. Не пил воду из-под крана. Сделать что-либо существенное он мог только в туалетной кабинке с доходящей до пола дверью. Он не выходил на люди, не приняв сперва душ.

С утра Парцифаль был сговорчивее, но, по мере того как он уставал, ситуация усугублялась. К вечеру он превращался в клубок невероятных правил и желаний и становился замкнутым и мрачным. Его упрямство было столь непреодолимым и всеобъемлющим, что Фарух-Лейн от сочувствия переходила прямо к гневу.

В первый раз они поссорились, когда Парцифаль выяснил, что они живут в одном номере. Приказ Модераторов. Их поселили в люксе, поэтому ему предстояло спать на раскладной кровати в гостиной, а Фарух-Лейн в комнате за дверью. Он настаивал, чтобы окно ночью было открыто. Фарух-Лейн намекнула, что на улице мороз; она сомневалась, что грипп пойдет на пользу делу. Парцифаль, нагромождая диванные подушки с одной стороны кровати, чтобы она больше походила на односпальную, заметил, что она может закрыть дверь. Фарух-Лейн сказала, что кондиционер отреагирует на открытое окно и поднимет температуру до нестерпимого уровня. Она думала, что разговор окончен и всё решено. Они пошли спать.

Когда она закрыла дверь, он открыл окно.

Она изжарилась. Когда она встала, окно было закрыто, но Фарух-Лейн знала, что Парцифаль закрыл его, когда услышал, что она выходит. Она сказала ему пару ласковых. Он не извинялся, вообще не реагировал на нее. Окно ведь закрыто, так?

Таким был Парцифаль Бауэр.

– Я не пойду, – сказал Парцифаль, пристроивший свое долговязое тело на краю кушетки, заваленной подушками.

Был вечер четвертого дня – нет, пятого. Или шестого? Когда путешествуешь, время идет по-другому. Оно тянется и сжимается, принимая неожиданные формы. Фарух-Лейн и Парцифаль провели вместе несколько удушливых вечеров, ругаясь из-за открытых окон и еды из закусочных на фоне типичного гостиничного ковра и немецкой оперы. У Парцифаля еще не случилось нового видения, поэтому Фарух-Лейн работала с информацией, добытой из старого. У нее и у остальных Модераторов ушел не один день напряженных поисков, чтобы понять, что в этом видении представлено нечто под названием Волшебный базар – нерегулярный черный рынок, который открывался только после наступления темноты. Трудно было сказать, что они там найдут, но раз Парцифаль его увидел, там обязательно должен был оказаться либо Зет, либо Провидец.