Тьма сгущается - читать онлайн книгу. Автор: Гарри Тертлдав cтр.№ 96

Ответом ему было молчание. Он никогда не осмелился бы заглянуть в чужую спальню без приглашения. Но сейчас… сейчас он решил, что никто не обидится.

Но и хозяйская спальня под крышей была пуста и прибранна. Маленькая комната напротив, принадлежавшая, верно, дочери Даукту, – тоже. Могло показаться, что хуторянин и его семейство вышли куда-то ненадолго. Вышли… и, если вывернутая на пол миска что-то значила, больше не вернутся.

– Ночь и туман, – пробормотал Скарню.

Он никогда прежде не слышал этих слов, но мог догадаться об их значении. Для Даукту, его жены и дочери они стали роком.

Он сбежал по лестнице и торопливо вышел из дома, чтобы вновь осмотреть входную дверь. Потом медленно покачал головой и, по-прежнему не выпуская из рук злосчастную курицу, двинулся назад, к своему дому. Обратный путь показался ему гораздо длинней. Капитан рвался нанести еще один удар по альгарвейским захватчикам… но пока он размышлял, те, если только Скарню не обманулся, ударили сами.

На дороге он никого не встретил, словно вся округа сгинула – сгинула в туманной ночи, подумал он. Капитана передернуло, и вовсе не от холода.

Увидев Меркелю, кормившую кур у амбара, Скарню неслышно вздохнул с облегчением. Беда, что пришла на хутор Даукту, могла разразиться и здесь. Но нет: вон и Рауну поправляет покосившийся забор. Скарню помахал обоим рукой.

Оба замахали в ответ.

– В чем дело? – спросил Рауну. – Даукту отказался жрать эту костлявую тушку и тебе пришлось ее волочь обратно?

Меркеля расхохоталась. Капитан и сам посмеялся бы, если не то, что он увидал на хуторе Даукту.

– Его там не было, – отозвался он голосом невыразительным, точно наизусть читал из букваря.

Меркеля продолжала кормить цыплят – оне еще не знала, что значит этот ровный тон. А вот Рауну начинал воевать, когда Скарню еще на свет не появился. Верный вопрос он задал с первой попытки:

– Что с ним случилось?

Меркеля выпрямилась, напрягшись.

– Ночь и туман, – ответил Скарню. Он объяснил, что увидал на дверях дома Даукту и в самом доме.

– «Месть Симаню», да? – подавленно пробормотал Рауну. – Почему они взяли именно его? Знали, что он из наших или наугад выбрали? А если хотели отомстить за Симаню, почему не оставили тела в доме?

– Не могу тебе ответить, – отозвался капитан. – Хотя очень хотел бы. Особенно на первый вопрос.

– Когда людей убивают, – вмешалась Меркеля, – всем понятно, что случилось. А вот когда люди пропадают без следа – тут-то и начинаешь гадать. То ли альгарвейцы их вывели в лес и спалили, то ли бедняги еще живы и мучаются, потому что рыжики не дают им умереть.

– Эк, какая… приятная мысль, – пробормотал Скарню, но, поразмыслив немного, признал: – Это звучит разумнее, чем все, до чего я успел додуматься по дороге.

– Ага. – Рауну кивнул. – На альгарвейцев похоже: попытаться запугать нас.

– Если они пытали Даукту и его родных, я уже начинаю бояться, – заметил Скарню. – Чего только не расскажет человек, когда ему выдергивают ногти по одному или насилуют дочь у него на глазах.

– Меня они живой не возьмут, – объявила Меркеля. За поясом она, как любая крестьянка, держала хозяйственный нож. Пальцы ее гладили рукоять, словно ласкали капитана. – Пожри меня силы преисподние, если я позволю им надругаться надо мной или выжать из меня хоть слово!

– Нам всем следует держать при себе оружие, – промолвил Рауну.

Скарню кивнул, размышляя, хватит ли у него отваги покончить с собой. Хотя… ради того, чтобы избежать встречи с альгарвейскими пыточных дел мастерами, пожалуй, да.

Той ночью он спал с жезлом под подушкой. Но альгарвейцы – или же подручные покойного Симаню с их дозволения – не вломились на его хутор, как это случилось с Даукту. На следующее утро Рауну отправился в город за гвоздями, солью и, если повезет, сахаром: всем тем, чем хозяйство не могло себя обеспечить. С собой ветеран прихватил кортик – достаточно длинный, чтобы достать до сердца.

Едва Рауну скрылся за поворотом, Скарню и Меркеля, не перемолвившись ни словом, разом оставили дела и поспешили наверх в спальню, чтобы заняться любовью. В этот раз Скарню был столь же настойчив, как обычно – его подруга; капитана не оставляла мысль, что этот раз последний, и он стремился оставить сладкую память о нем на оставшиеся ему дни. На вершине наслаждения он застонал так мучительно, словно кнуты альгарвейских палачей уже впивались ему в спину.

Опустошенные, оцепеневшие, обессиленные, любовники вернулись к нескончаемым хуторским трудам. Скарню еле шевелил руками, все время ожидая, что из-за поворота вывернет Рауну или солдаты короля Мезенцио – интересно, кто придет первым?

Первым оказался Рауну. Спина ветерана согнулась под весом мешка с покупками, а лицо исказилось от напряжения.

– В городе я заметил с дюжину таких же надписей: «Месть Симаню – ночь и туман», – сообщил он, едва сбросив ношу. – Но из тех, кто – я точно знаю – борется с оккупантами, ни один не пострадал. Просто выбрали наугад каких-то бедолаг… и никто не знает, что с ними случилось.

– Приятно слышать, – ответил Скарню. – Приятно, я хочу сказать, всем, кроме тех несчастных, кто подвернулся рыжикам под руку.

– Ночь и туман, – повторила Меркеля задумчиво. – Да, они хотят, чтобы мы гадали, что случилось с пропавшими. Убиты ли? Попали в темницу, как мы тут говорили? Или рыжики сотворили с ними… то, о чем слухи твердят?

Скарню оскалился в жуткой гримасе.

– Вот о чем я еще не подумал. И не хотел, чтобы ты вспомнила.

– Если альгарвейцам дать волю, во всем мире не останется кауниан, – промолвила Меркеля.

– Из Валмиеры или Елгавы они вроде бы никого не забрали, – попытался возразить Скарню. – Если б такое случилось, мы бы знали…

– Да ну? – Это ответил Рауну, не Меркеля. Ветеран добавил всего три слова: – Ночь и туман.

– Мы не сложим оружия, – объявил Скарню. – Другого нам не остается. Они дорого заплатят за все, что сделали с нашей страной.

– О да! – Меркеля сердито тряхнула головой, так что челка цвета белого золота упала ей на глаза. Хозяйка решительно отбросила волосы назад. – Симаню, выходит, отомстил. А мы еще и не начинали.

– То, что мы живы и не опустили руки, – уже маленькая победа, – добавил Скарню.

Когда война только начиналась, а капитан полагал, что благородная кровь делает его достойным блестящих погон, ему казалось иначе. Теперь он многому научился.

Бембо поднял бокал с вином:

– За то, что время в Громхеорте не прошло без толку!

– Угу. – Пезаро опрокинул бокал в пасть, предоставив Бембо любоваться его многочисленными подбородками, и жестом подозвал замотанную подавальщицу: – Еще два бокала красного, милочка! – Фортвежка молча кивнула. Сержант вновь обернулся к Бембо: – Я, знаешь ли, рад и тому, что нам не приходится больше маршировать день за днем.