Молот и наковальня - читать онлайн книгу. Автор: Гарри Тертлдав cтр.№ 129

* * *

На следующий день поднялся сильный ветер. Разыгралась снежная буря. Маниакис хотел отправить Парсмания в ссылку немедленно, но попытка осуществить такое намерение могла повлечь за собой не только гибель брата, которая вряд ли сильно огорчила бы его, но и потерю корабля вместе со всей командой. Зимнее плавание по Видесскому морю — весьма опасное дело. Поэтому Парсмания перевели в тюрьму под правительственным зданием; начальник тюрьмы получил приказ содержать его отдельно от остальных узников. Что делать, придется Парсманию повременить с путешествием до той поры, пока погода не улучшится.

Когда буран ослабел, превратившись в обычную метель, из Акроса прибыл вестник с посланием от Абиварда. Его появление ничуть не обрадовало Маниакиса, хотя нисколько не удивило. Обернувшись к Камеасу, возвестившему о прибытии гонца, Автократор спросил:

— Достопочтеннейший Камеас, не желаешь ли поспорить со мной на пару золотых, что я угадаю содержание сего послания?

— Нет, величайший, — ответил постельничий. — Не желаю. Я с легкостью найду лучшее применение каждому золотому из тех, которыми ныне располагаю.

А ведь Камеас наверняка располагает внушительным количеством этих самых золотых, подумал Маниакис. Интересно, насколько конфискация его имущества повысит платежеспособность империи? Нет, о таком нельзя даже думать! Разозлившись на себя, Маниакис покачал головой. Все же он пока не в столь отчаянном положении; во всяком случае, он на это очень надеялся.

Вскрыв футляр, он извлек оттуда свиток пергамента, развернул его и принялся читать вслух:

Абивард, генерал Царя Царей

Шарбараза, да продлятся его дни

И прирастет его царство, —

Маниакису, именующему себя

Автократором Видессии.

Приветствую.

— Прежде он не употреблял слов «именующий себя Автократором», — заметил Камеас.

— Верно, — отозвался Маниакис. — Не употреблял. Но ведь в своем последнем письме я оскорбил и его, и Сабраца. Так что пускай. Читаю дальше:

Поскольку высокочтимый генерал Цикаст, прежде введенный в заблуждение и служивший тебе верой и правдой, осознал свои заблуждения, оный генерал счел нужным поручить мне сообщить тебе: отныне он признает, что вся верховная власть в Видессийской империи по праву принадлежит Автократору Хосию, законному сыну Автократора Ликиния, в связи с чем вышеупомянутый Цикаст отвергает установленный тобой режим правления, каковой, как общеизвестно, не представляет собой ничего иного, кроме самой подлой, тщеславной, незаконной, лишенной какого-либо будущего, ничем не прикрытой узурпации трона; а посему вышеназванный Цикаст призывает всех видессийцев последовать его примеру, ибо лишь таким образом на землях империи может вновь воцариться долгожданный мир.

Камеас некоторое время шевелил губами, обдумывая услышанное. Наконец он сделал заключение:

— Величайший, содержание сего послания вряд ли может кого-нибудь удивить. Но должен признаться, стиль его вызывает невольное восхищение: мало кто сумел бы вложить столько содержания всего в одну, грамматически изысканно построенную фразу.

— Будь уверен, достопочтеннейший Камеас, как только мне понадобится литературный критик, я немедленно обращусь к тебе, — отозвался Маниакис.

— Разумеется, величайший, — сказал постельничий. — Но зачем откладывать? Ведь я могу дать тебе консультацию прямо сейчас, когда ты будешь решать сложную художественную задачу, составляя ответ Абиварду.

— Нет-нет. Как-нибудь в другой раз. — Согнав с лица улыбку, Маниакис повернулся к продрогшему от холода вестнику, которого, по-видимому, совершенно не грел пестрый макуранский кафтан. — Ты говоришь по-видессийски? — спросил он. Вестник кивнул. — Письменного ответа не будет, — сказал Автократор. — А на словах передай Абиварду следующее. Он волен сохранить жизнь Цикасту или убить его. Мне все равно. Но вот мой совет: если он все же оставит генерала при себе, пусть никогда не поворачивается к нему спиной. Ты все запомнил?

— Да, величайший, — ответил тот и с сильным акцентом, но вполне разборчиво повторил услышанное.

— Распорядись переправить гонца через Бычий Брод, — сказал Маниакис Камеасу. — Если Абивард все же решит, что Цикаст причинит ему меньше хлопот в Акросе, чем во времена осады Амориона, значит, макуранским войском командует последний болван.

Автократор не сомневался, что и эти его слова будут переданы Абиварду. Если повезет, они удержат главнокомандующего макуранцев от попытки извлечь максимум преимуществ из предательства Цикаста. А если Абивард пропустит мимо ушей полученное предупреждение, что ж, тем лучше — появится шанс, что он падет жертвой того самого беглеца, прибытие которого в Акрос вызвало у макуранского генерала столь сильный приступ несвойственной ему хвастливости.

Камеас проводил вестника к выходу. Вернувшись, он увидел, что Автократор сидит, уперев локти в колени, обхватив опущенную голову руками.

— С тобой все в порядке, величайший? — озабоченно спросил постельничий.

— Будь я проклят, если могу ответить, — сказал Маниакис, на которого вдруг навалилась страшная усталость. — О Фос! Я даже представить себе не мог, что у Цикаста хватит решимости совершить предательство. Но ведь хватило! Кто знает, какая следующая беда обрушится на мою голову, принеся новые несчастья всей империи?

— Сие известно лишь вершителю наших судеб. Господу нашему, благому и премудрому, — ответствовал постельничий. — Но что бы ни произошло, ты встретишь любую напасть с присущей тебе находчивостью.

— Находчивость — неплохая штука, когда она подкреплена силой и другими ресурсами, без которых любая изворотливость оказывается тщетной, — сказал Маниакис. — Генесий, будь он проклят, оказался прав, когда задал мне свой последний вопрос: уверен ли я, что смогу лучше бороться с врагами империи, чем это делал он. Пока ответ получается отрицательный.

— И все же, в отличие от Генесия, ты преуспел во многом другом, — заметил Камеас. — Видессийцы больше не сражаются с видессийцами; кроме того, если оставить в стороне нынешний прискорбный случай, нет ни единого человека, который осмелился бы восстать против тебя. Вся империя сплотилась за твоей спиной и ждет лишь момента, когда тебе улыбнется удача.

— Верно, если не считать людей вроде моего брата, которые сплотились за моей спиной, чтобы я не заметил предательского кинжала, пока он не вонзится в эту самую спину, — горько проговорил Маниакис. — А также многих других, которые полагают, что я погряз в грехе кровосмешения, а посему должен быть отлучен от церкви и предан анафеме.

— Поскольку ты, величайший, сегодня более склонен предаваться размышлениям о темных сторонах жизни, нежели о светлых, — постельничий склонился в глубоком поклоне, — то я оставляю дальнейшие, по-видимому, несвоевременные попытки вдохнуть в тебя дух оптимизма. — С этими словами Камеас выскользнул за дверь.

Автократор некоторое время ошарашенно смотрел ему вслед, затем громко расхохотался. Все-таки постельничий — непревзойденный мастер в умении высказывать свое недовольство. На сей раз он умудрился под видом уступки выразить насмешку вкупе с серьезным предупреждением. Ведь человек, склонный размышлять более о тьме, чем о свете, может кончить тем, что станет поклоняться Скотосу, а не Фосу. Маниакис, совсем как во время допроса Парсмания, поспешно сплюнул на пол, отвергая все искушения, исходящие от повелителя ледяной тьмы.