Значит ты мальчик. Маленький, сладкий, мальчишка. Мой мальчишка. Прости….я никогда не думала, что полюблю тебя с первого удара твоего крошечного сердечка…Я думала…думала, что ты не принадлежишь мне, что ты чужой и думала смогу отдать тебя….Но это не так. Я ощущаю тебя настолько своим, настолько родным и любимым. И никому тебя не отдам. Ты мой. Моя кровиночка, моя крошечка. Я буду за тебя бороться!
— Николай Алексеевич, к вам пришли насчет этой, — кивнула в мою сторону. Боже. Люди, до чего вас могут довести деньги. Вам заплатили, и я уже не человек. Я уже «эта». Никто. Без права голоса и права на свободу.
— Да, я уже иду. Присмотри за ней. Санитар заберет после обеда.
На меня не посмотрел и даже не вытер мне живот от геля. Я так и лежала с задранной робой и голым низом, покрываясь мурашками от прохлады. Медсестра на меня тоже не смотрела. Ее сотовый зазвонил, и она отошла к окну, открыла форточку, и я поежилась от холода.
— Да сижу тут. Какой перерыв. Меня оставили с какой-то полоумной беременной, которая лицо себе порезала. Там такие рубцы. Ее теперь только пластика дорогая спасет. Та больная на голову. Из-за хрена какого-то. Бросил ее. Говорят, и от ребенка отказаться собралась. Уже продала его сучке одной богатенькой. Лежит тут пока санитар не заберет. Что? Привез? Мне? Та ладно. Шутишь? С Парижа? Охренеть.
Значит вот что эта тварь наплела обо мне. Сама лицо себе порезала…сука! Я тоже отвернулась, чуть приподнимаясь и пытаясь так двинуться, чтоб роба сползла вниз и вдруг мой взгляд остановился на столике.
На стальном подносе лежит шприц с желтоватой жидкостью.
— Если будет брыкаться или орать вколешь ей снотворное и ее вырубит.
— А пока вырубит она мне глаза повыцарапывает?
— Вырубит быстро. Не переживай. И проспит часик точно.
Снова посмотрела на шприц и перевела взгляд на медсестру. Дернула руками, на одной оказалась ослаблена веревка. Я осторожно покрутила запястьем, освобождая руку. Затем вытащила вторую. Медсестра увлеченно говорила по сотовому и что-то рисовала на клочке бумаги. Стараясь не шуметь, я села на постели, спустила ноги. Сначала одну, потом другую. Протянула руку к шприцу, взяла. Встала во весь рост и сделала шаг к женщине. Едва она обернулась я вонзила иглу ей куда-то в шею и быстро надавила на шприц. Она упала к моим ногам, барахтаясь, глядя на меня поплывшим взглядом, пока веки не опустились.
Не знаю откуда во мне взялось столько сил, но я стащила с нее вещи, переодела ее в свою робу и даже затянула на кушетку, повернула на бок и прикрыла простыней. Сама оделась в ее халат, колготы и туфли, которые оказались на меня большими. Сжала шапочку в руках. Нет, в зеркало я смотреть не буду. Не сейчас.
Сняла повязки, ощупала свою как попало остриженную голову и лицо с едва затянувшимися рубцами. Одернула руки. Надела шапочку и маску, прикрыла челкой лоб. В кармане больничного халата оказался кошелек с деньгами и банковской картой на имя Людмилы Барановой.
В трубке все еще «алокали», я нажала отбой и сунула сотовый в карман. Он может мне пригодиться. Пошла к двери и тут же остановилась. За другой дверью слышались голоса. И один из них, молодой ненавистный я уже хорошо знала. Подкралась и прислушалась.
— Двадцать две недели беременности. Ребенок здоров, развивается как положено, состояние внутренних органов инкубатора в норме.
«Инкубатора» меня передернуло и сжала челюсти, тут же сморщилась от боли.
— Я предлагаю переместить ее в психиатрическую лечебницу своего знакомого. После того что она с собой сделала ее вряд ли резонно оставлять среди нормальных людей. В клинике гарантирована полная конфиденциальность и есть отделение для рожениц. Там же я ее прокесарю…В журнал внесем информацию о смерти плода. А потом, потом обсудим, что с ней делать. Можно и оставить…ну вы понимаете. С ее психическими отклонениями это будет самый лучший выход из положения. Ну или сами решайте куда ее…
— Конечно понимаю. И я вам очень признательна за понимание. Мы подумаем над этим вопросом. Как поживает Юлия Дмитриевна?
— Спасибо, все хорошо.
— А Данечка? Ему уже исполнился годик?
— Да. Совсем недавно.
— Ооо, поздравляю. Пусть растет здоровеньким, радует маму и папу.
Голос Каролины звучал нежно, мягко. Они обсуждали семью врача-взяточника и …и его ребенка…через секунду после того, как обсудили каким образом отобрать моего малыша и заставить меня молчать.
Больше слушать я не стала, вышла из кабинета и быстрым шагом пошла к пожарной лестнице. Спустилась по ступенькам, поглядывая наверх.
Прошла мимо курящих «коллег» кто-то свистнул мне вслед.
— Покурим, медсестричка?
— Ты что дебил? Она с животом! Ты теперь к беременным пристаешь?
— Да? Я не заметил. Я на ножки засмотрелся. Шикарные ножки.
Сбежала вниз, толкнула дверь и, тяжело дыша, осмотрелась по сторонам. Увидела такси и помчалась туда.
— Мне надо за город. В поселок Заречный.
— Я по вызову, девушка. Вызовите другое такси.
— Ну да, я вас и вызывала. Зачем мне еще какое-то такси.
— Мне другой адрес назвали.
— Ну, а теперь стал этот. Я с парнем поссорилась. Поеду к маме в село.
— Ааа, ну садитесь. Только за город дорого получится. У вас деньги есть?
— Ну и ладно. Деньги есть. Поехали.
— Вы это… вы в маске до сих пор.
— Да. Я знаю. Мне болеть нельзя. Я в положении.
Больше он вопросов не задавал, а я выдохнула через стиснутые зубы, растирая запястья на которых остались следы от веревок. Я расслабилась, закрывая глаза и засыпая. Наконец-то почувствовала себя в безопасности.
— Эй, девушка! Мы в Заречном! Здесь куда ехать?
Словно в пропасть провалилась и тут же с нее вынырнула. Очнулась. Растерянно оглядываясь и всматриваясь в дорогу. Неужели проспала больше часа?
— Вот здесь налево и до конца улицы. Там три березы возле ворот.
Машина затормозила рядом с калиткой, я заплатила таксисту и хотела уже войти, но меня окликнула соседка. Баба Шура. Дед Мазай с ней не ладил и уже много лет не разговаривал. Называл старой сплетницей и стервой.
— Нет его. Помер. На прошлой неделе. А вы откуда? С поликлиники? К живым не ходите значит, а к мертвым наведываетесь?
— Что?
Я ее не услышала или слышать не хотела.
— Помер говорю, Мазай. Схоронили уже.
— Как помер? — и внутри все холодеет, вместе с кончиками пальцев. Сердце сдавливает ледяными тисками так что даже воздух глотнуть не могу.
— Ну вот так. Помер. Как люди помирают? В город катался постоянно, искал кого-то. Сам не свой был. А потом умер. Инфаркт. Зайти в дом смогли только через день. Собака не впускала. Выла зараза такая и войти во двор не давала.