Потаенные места - читать онлайн книгу. Автор: Кэтрин Уэбб cтр.№ 26

Потом Алистер встал, чтобы выпить воды, и надел пижамные брюки. С раскрасневшимися щеками, взъерошенными волосами он выглядел по-мальчишески и буквально светился от счастья. Ноги у него были длинными и гладкими; не мускулистыми, не дряблыми, но статными, стройными.

– Тебе что-нибудь нужно, дорогая? – спросил он, ложась рядом с ней и опираясь локтем на подушку. Ирен покачала головой, хотя попросить хотелось о многом. Она едва могла вынести его постоянные попытки угодить ей и чувство вины, которую они заставляли ее испытывать. – Да, кстати… Я слышал, нам больше не угрожает колдовство вуду? ^[50] – проговорил Алистер, опуская голову на подушку и кладя руку на талию Ирен. При этом он улыбнулся, отчего вокруг его глаз возникли ласковые морщинки, а лоб разгладился.

– Что?

– Я говорю о кукле, которую ты нашла. Пудинг сказала мне, что мамаша Таннер подтвердила: никакого колдовства.

– Ах да, это верно. Никакого колдовства.

– Ну, сразу легче, – улыбнулся он. – Боюсь, однако, что я не знаю, как установить, кому она принадлежала и что делала в дымоходе.

– Это не имеет никакого значения, – ответила Ирен совершенно искренне. На самом деле у нее был соблазн выбросить куклу, как только они вышли из дома Таннеров, но странное чувство значимости этого предмета пересилило. В конце концов она снова завернула куклу в материю и убрала в ящик стола. Вся история с походом в коттедж Соломенная Крыша сейчас вызывала у нее раздражение. Зря она поставила себя в такое неловкое положение. На нее накричал прикованный к постели старик перед целым выводком босоногих ребятишек. При мысли об этом ее охватывал стыд, и приходилось постоянно напоминать себе, что идея пойти к мамаше Таннер принадлежала ей самой, а вовсе не Нэнси. Опять она оплошала.

– Я уже забыла об этой находке, – добавила Ирен.

– Ну, в любом случае я рад, что ты побывала на людях и встретилась с некоторыми жителями деревни. Даже если это были старая миссис Таннер и ее беспутное семейство.

– Оно у нее, по всей видимости, достаточно многочисленное.

– А с кем ты познакомилась?

– Ну, «познакомилась» – это чересчур громко сказано. Там были мамаша Таннер, конечно, много детей, несколько девочек постарше и женщина лет пятидесяти или чуть старше по имени Триш. И старый дед. Потом через некоторое время вернулся домой сам Таннер с двумя взрослыми парнями, но представляться они не стали, поэтому имен я не знаю.

– Ну, Триш – это жена Таннера. Взрослые парни, вероятно, были их старшими сыновьями, Иаковом и… Элиасом? Илией? Я забыл.

– Это не имеет значения. Не думаю, что вообще пошла бы к ним, если бы твоя тетя Нэнси несколько раз не посоветовала мне этого не делать. И я навряд ли постучалась бы в их дверь, если бы не Пудинг. Она совершенно бесстрашная, ты не находишь?

– В большинстве случаев – да. Полагаю, причина кроется в том, что другие дети слишком много ее дразнили, когда она была младше. Так что к разного рода передрягам ей не привыкать.

– Что вообще могло заставить ее родителей так назвать свою дочь? Пудинг! Не могла же она родиться толстушкой.

– Боже, это не настоящее имя. Просто детское прозвище, которое к ней прилипло. Остается ее пожалеть. Нет, настоящее имя… – Алистер нахмурился. – Знаешь, я его забыл. Что-то очень взрослое. Возможно, поэтому оно и не прижилось. Что-то на букву «Л»?.. Не помню. Тебе придется спросить у нее самой.

– Это не имеет значения.

Ирен только теперь обратила внимание, как часто она стала произносить «Это не имеет значения» с тех пор, как приехала из Лондона. Она взглянула на часы, когда Алистер гасил лампу. Было немного за полночь. «Ведьмин час» ^[51] – она не называла так это время с тех пор, как вышла из детского возраста. Как только ей исполнилось семнадцать лет, Ирен по большей части проводила «ведьмин час» на людях, в Посольском клубе ^[52] или каком-то другом ночном заведении, с родителями, а затем в компаниях, состоящих из молодоженов, перспективных молодых людей, ее двоюродных братьев и немногочисленных школьных подруг. Они быстро съедали ужин, сидя локоть к локтю за столами, которые были поставлены посреди огромной залы танцпола, запивали еду джин-тоником, а затем снова вставали, чтобы протанцевать еще один фокстрот, подсесть за другой стол, поискать глазами знакомых и себя показать, пока оркестр играл на балконе, почти скрытом за пеленой сигаретного дыма. Громкие разговоры, то и дело переходящие в крик, который только и можно было расслышать в окружающем гаме. Безумная энергия танцев и смеха. Яростная потребность в веселье, которая захлестнула Англию после Великой войны. Безработица не стала проблемой для гостей Посольского клуба, но нехватка молодых людей давала себя знать и тут. Это приводило незамужних женщин на грань отчаяния, вынуждая все время искать партию, и заставляло молодых мужчин чувствовать себя объектами охоты – что многим из них нравилось. Из-за этого некоторые женщины, особенно скромницы, боялись лишний раз заговорить с мужчиной, так как сразу предполагалось, будто за этим стоит непременное желание выйти замуж за этого мужчину.

Ирен принадлежала к числу как раз таких. Во всяком случае, она стеснялась подойти первой. К тому же ее родителей одолевала настоящая мания, что она должна выйти за первого молодого человека, который ей понравится, а потому Ирен старалась не проявлять интереса ни к кому. Ее мать, подходившая к моде как к вопросу жизни и смерти, решила, что такое отсутствие уверенности в себе проистекает оттого, что дочь недостаточно худая для платьев, которые присылают из Парижа. И поэтому бедняжку перевели на диету настолько строгую, что Ирен проводила дни, цепенея от головокружения и чувства отрешенности от всего земного, вызванных голодом. За столом мать смотрела на нее так грозно, что Ирен вскоре вообще не могла есть в ее присутствии. Последние следы женственности сошли на нет, остались лишь по-мальчишески острые колени, тонкие руки, напоминающие два ершика для чистки трубки, и бескровное лицо, на котором подведенные тушью глаза казались двумя черными цветками. Она приучилась курить. Это помогало не думать о еде. Когда у нее не было сил танцевать, Ирен просто сидела. Когда у нее не оставалось сил разговаривать, она молчала, оглядывая залу с бесстрастием, на которое только и была способна, в надежде, что ее никто не попытается пригласить. А ее приглашали – в основном из-за видного положения, которое занимали родители, а также потому, что ее усталость и страх принимали за модную разновидность скуки. Вот она и просиживала вечер за вечером в шелках и жемчужном ожерелье, куря через черепаховый мундштук и задаваясь вопросом, чем и когда все это закончится. Такая жизнь считалась удовольствием, и находиться где-то в другом месте – например, дома – было все равно как сойти с поезда и позволить всему миру двигаться дальше по накатанным рельсам, но уже без тебя. Это было все равно как умереть.