Потерянная принцесса - читать онлайн книгу. Автор: Григорий Панченко, Алина Немирова cтр.№ 9

Но пока под его командой остается хоть полтора копья, он – военачальник Ордена. И как таковой не имеет права на горе или изнеможение.

– Ты прав, уважаемый. Назвать свое имя первым следовало мне. И по возрасту, и в благодарность за спасение. Лютгер фон Варен, фогт Ордена немецкого братства госпиталя Пресвятой Марии, что в Иерусалиме.

Название святого города Лютгер произнес без колебаний, хотя при общении с магометанами иногда рекомендовалось именовать Орден сокращенно. Но посмотрим, что скажет тот, кто мог бы не ввязываться в бой ради их спасения. И посмотрим, скажет ли что-нибудь Бруно по поводу фогта.

Из орденских братьев только они с Бруно и остались. А из рыцарей кроме них – еще Мархог. И восемь полубратьев с двумя кнехтами, все из разных копий. И конный арбалетчик из копья де Тьерри.

А их спасителей сейчас было под три десятка. Тоже понесли урон, но меньший.

– До сих пор в Иерусалиме? – удивился его собеседник, кажется, искренне.

– Уже – и еще – нет.

– Ага. Ну, не будем об этом. Мое же имя…

И тут возникла некоторая заминка. Совсем крохотная. Спутники Лютгерова собеседника уже занимались теми обыденными делами, которые всегда возникают после победоносного боя, – но сейчас они словно бы замерли на толику мгновения, а один из них, все время остававшийся рядом, вдруг, обращаясь к своему предводителю, вполголоса произнес: «Бей…» И не договорил.

– …Имя мое – Гюндуз-оглы.

Это было сказано совершенно невозмутимо. Но все вокруг перевели дыхание и вернулись к своим прежним делам.

Значит, тюрок, сельджук. Ну и раньше на то похоже было, хотя разговор и велся по-арабски.

Тот, кто назвал себя Гюндуз-оглы, был стар, но крепок, как дубленая кожа. Облачен в чешуйчатую броню непривычного вида, а шлем искусной работы с серебряной насечкой сразу снял, отдал одному из своих людей. Тот продолжает стоять рядом, с этим шлемом в руках, и можно заметить: наносник выкован в виде лапы цапли.

Перехватив взгляд рыцаря, старик усмехнулся:

– Вообще-то ты прав, друг мой Лютгер. Изображение птицы, даже одной только ее лапы, – это действительно харам. Но так уж повелось со времени наших предков, чтивших цаплю, как… и в самом деле скорее подобает идолопоклонникам, чем правоверным. Из почтения к родоначальникам мы по сей день закрываем на это глаза. Так что же, убрать мне шлем с твоих глаз долой? Или он не настолько оскорбляет твои чувства?

– Вообще не оскорбляет, почтенный. Разреши еще раз поблагодарить тебя за избавление от гибели.

– Есть за что, – кивнул старый сельджук. – Хотя ты, возможно, и сам меня спас. Этот турхаг уже собирался избрать мою седую бороду целью для своей свистульки, когда ты налетел на его десяток.

Борода Гюндуз-оглы, действительно седая, пятном выделялась на вороненых пластинах его брони. А «турхаг», надо понимать, – тот, кто командовал тартарским отрядом. Что ж, потом расспросим. Это важнее, чем причина, по которой в племени этого Гюндуза выборочно трактуют постановления лжепророка.

Те, кто что-то знает об устройстве адского воинства, – ценные союзники. Даже если они неверные. Против сил ада с кем угодно договариваться допустимо.

Смотреть на Бруно сейчас было совершенно излишне.

Какой-то юный воин спешил к ним, на ходу разворачивая кошму. Старик, не оборачиваясь, сделал было движение, готовясь сесть, – но тот, кто держал шлем, вдруг шикнул на молодого доброхота так, что тот замер, точно остолбенев. Гюндуз чуть удивленно оглянулся. Меж его людей произошло какое-то движение, один из них метнулся к коню, торопливо достал из седельной сумки другую кошму, белую, – и торжественно расстелил ее на земле.

Юноша топтался рядом, явно не зная, что ему делать. Кошма в его руках была багряной, это даже в свете наспех разложенного костерка удалось разглядеть, и сам он понемногу обретал тот же оттенок. Третий раз за сегодня Лютгеру доводилось видеть, как краснеют молодые воины.

Вновь усмехнувшись, Гюндуз сказал что-то юнцу; тот поспешно расстелил кошму рядом с Лютгером и отступил на шаг. Старик же постоял еще немного, заложив руки за спину, качнулся с носка на пятку – и вдруг сел, скрестив ноги по-тюркски. Ну кто бы сомневался…

– Красная кошма – не бесчестье, тут другое совсем… – объяснил он каким-то невеселым голосом. – Черная – тоже не бесчестье… но большая беда, да минует она всех нас. Садись же, гость мой, не заставляй смотреть на тебя снизу вверх!

«Значит, гость… Ну, пожалуй, так и есть: у его костра мы сейчас заночуем».

А вообще обычаи гостеприимства – это очень хорошо, но получалось так, что сейчас под самым что ни на есть благовидным предлогом напротив Лютгера, одного, оказались четверо. И если он сядет, то трое из них останутся стоять. Но это уж совершенно ненужные домыслы. Будь так – просто нечего бы этим людям в бой вступать.

Лютгер расстегнул оружейный пояс, опустил его наземь вместе с мечом в ножнах. Принялся было снимать кольчугу, но левая рука ослушалась. Вспомнил, как вчера, почти в такое же время, ему помогал Матиас – и сердце засаднило куда сильней, чем левое предплечье.

– Позволь-ка услужить тебе, брат, – Бруно невесть как оказался рядом. Впрочем, руки его были умелы, даже бережны, и хауберк он помог снять, лишней боли не причинив.

Лютгер опустился на кошму, преклонив колени, по– арабски: за долгие годы привык, да так и вправду удобнее в поле. Сделал жест Бруно: садись и ты. Кто-то из Гюндузовых людей заспешил было к ним с очередной кошмой, но Бруно, не дожидаясь, сложил вдвое плащ и опустился на него. Вообще-то зря: может, и стоило увидеть, какого цвета кошму ему подадут, пусть даже предводитель сельджуков и сказал, садясь на белую, что красная – не бесчестье, а черная…

Черная.

Чернота.

Лютгер не потерял сознания и даже не упал, но всем телом привалился к Бруно. Тот поддержал его. Это длилось считанные мгновения.

– Не лучше ли тебе прилечь, брат? – ровным голосом произнес Бруно по-арабски.

– Не дождешься, брат, – ответил Лютгер по-немецки. И, вновь перейдя на арабский, учтиво осведомился у Гюндуза, найдется ли место возле «предводительского» костра еще и для Мархога, ибо их здесь трое равных.

Это, кажется, не очень понравилось старому сельджуку, он даже сказал что-то вроде того, что «у костра простых воинов мясо сочнее». Но место нашлось. Кроме того, у их костра вдруг появился мех с вином – и совершенно точно не следовало уточнять, нарушается ли Магомедов закон тоже из уважения к предкам или по иной причине.

* * *

От второго костра долетел взрыв смеха. Орденские и тюркские ратники сидели там вперемежку, свободно общались, не понять, на каком языке – и вот сейчас, как видно, кто-то отпустил шутку, развеселившую всех и без перевода.

У их костра больше молчали. Причем лишь Мархогу и вправду сказать было нечего – он не владел ни одним из тех языков, на которых в Святой земле можно было общаться с магометанами.