Потерянная принцесса - читать онлайн книгу. Автор: Григорий Панченко, Алина Немирова cтр.№ 31

Во дворе уже все приготовили. Солнце закатилось, унеся с собой тепло, поэтому по обеим сторонам лестницы, ведущей в донжон, разложили костры, над входом укрепили факелы, а внизу, прямо на земле, на расстеленных плащах и одеялах, сидели в ожидании солдаты гарнизона с женами и детьми, слуги и поселяне – всего с полсотни народу. Для капитана и дам поставили складные кресла на широкой нижней ступени.

Лютгеру стало не по себе. Он опасался, что его не самый сильный голос потеряется в пространстве, что от ночной прохлады отсыреют струны, но отступать было некуда. Священник, сославшись на необходимость читать вечерние молитвы, удалился; дамы уселись; пора было начинать. Новоявленный миннезингер приветственно взмахнул рукой и поклонился, что вызвало горячие рукоплескания публики. Только несколько мужчин и женщин (один в синей одежде), стоявшие поодаль, у ворот, куда свет костров не доставал, ничем не проявили своего восторга. Что-то монсеньор епископ говорил о синем цвете… но сейчас было не до того.

Припомнив, как ведут себя настоящие менестрели, он, прикрыв глаза, проверил исправность своего инструмента, потом обвел взглядом круг ожидающих лиц и произнес как мог велеречиво:

– Добрые мужи и жены прекрасной долины Монтальи! Песням, кои были сложены искусными мастерами южных земель, несть числа, и даже самый памятливый певец не может знать их все. Но и в той стороне, где я вырос, звучат песни, также и на языке латинском, для вас понятном. Одна из них кажется мне весьма подходящей в качестве благодарности за чудесную трапезу, устроенную хозяевами сего дома. Послушайте же слова жареного лебедя!

Слышанная в юности нелепая выдумка гуляк-вагантов произвела нужное действие: люди понимали не все, сказанное на кухонной латыни, но достаточно, чтобы, с комментариями исполнителя, оценить изящество шутки. Ободренный успехом, Лютгер перешел к теме нравоучительной:

Слушатели постарше согласно кивали головами, младшие просто подхватили ритм и хлопали в ладоши. Дело пошло на лад.

Петь о любви он не рискнул: и устав Ордена этого не позволял, и (что сейчас было важнее) миннезанг немецкий был гораздо грубее и проще, чем привычные здешнему народу кансоны. Зато он рискнул, для услаждения слуха воинов, исполнить пару песен о крестовых походах, слышанных им, на языке франков.

На этот раз восторги слушателей были менее единодушными. Капитан вздохнул и высказался в том духе, что славные времена миновали, эна Лоба смело заявила, что мужчинам лучше не ходить неведомо куда и зачем, солдаты хмурились, а лица поселян в свете костров казались каменными масками, выражение которых мог бы истолковать лишь тот, кто посвящен в тайну их душ. Группа у ворот бесшумно удалилась, словно растаяла в ночи.

Исправляя свою оплошность, Лютгер все-таки запел о любви, и, когда настал час гашения огней, народ разошелся довольный и веселый, многократно благодаря мастера за доставленное удовольствие.

Сам Лютгер, добравшись до своей каморки, никакого веселья не испытывал. День прошел не зря – он разведал обстановку, убедился, что не все здесь ладно; но ему также стало ясно, насколько непростую задачу он взвалил на себя. Как отделить агнцев от козлищ, если в этом замкнутом мирке, живущем по своим законам, все люди одновременно и искренни, и скрытны? Оставалось надеяться, что встреча с отцом Теобальдом, о которой они условились за обедом, чем-то поможет.

Тяжко вздохнув, рыцарь прочел, кроме обычного «Pater noster», еще «Te deum laudamus» – во искупление греха мирского пения, улегся на солдатскую лежанку и мгновенно заснул. Последнее, что мелькнуло в его сознании, был образ смуглой девчонки с черными прямыми волосами, весело бегущей по зеленому склону.

Домик священника, точно такой же, как прочие жилища Монтальи, стоял в полусотне шагов от церквушки. В качестве сада ему служили две старых кривых груши-дички да пышный куст шиповника у порога. Поодаль с независимым видом паслась белая коза на длинной привязи.

И внутри – тоже все, как у всех: четыре стены, посередине – квадратный очаг, на закраине расставлена кухонная утварь, над ним колпак на четырех столбиках, для выхода дыма. Четыре – число устойчивости. Сколько веков стоял этот дом, сколько еще простоит? Эх, если бы все остальное в мире было столь же незыблемо…

Отец Теобальд встретил Лютгера приветливо, усадил на скамью с резной спинкой у окна, забранного пластинами слюды. Из двух других окон рамы, затянутые бычьим пузырем, по летнему времени были вынуты и стояли в углу. Обстановка вполне соответствовала идеалу евангельской простоты: грубый стол, пара табуреток, узкое ложе с плоской подушкой, в ногах – скромный сундучок для одежды. Только скамья (похоже, принесенная из церкви), письменный прибор и стопка книг на столике под окном указывали на особый статус обитателя. Да еще часослов в красивом переплете на церковном аналое в уголке.

– Я учился в Тулузе, – видя, куда смотрит гость, не без гордости сообщил кюре. – За усердие и успехи в учебе меня наградили этой прекрасной книгой. Там и Евангелия переписаны. Хотите взглянуть? Пока Пейре накроет на стол…

Пейре, сидевший за очагом до того тихонько, что Лютгер его не заметил, выскочил, робко поклонился и принялся хлопотать: достал из сундука скатерть, накрыл стол, притащил кувшин вина. Это был симпатичный мальчуган лет десяти, подвижный, как ящерка, опрятно одетый и свежеумытый. Отец Теобальд не преминул пояснить, хотя гость ни о чем не спрашивал:

– Сын вдовы. По мере сил учу уму-разуму. Может, когда-то клириком станет…

Лютгер с искренним интересом пролистал наградную книгу. Действительно ценная вещь – четкий шрифт, замысловатые красные буквицы, даже маленькие миниатюры в разделе месяцев года.

– Прекрасный подарок, – подтвердил он, когда Пейре, по-простецки дернув священника за рукав, доложил, что угощение подано, и, повинуясь взгляду… хозяина? учителя?.. куда-то исчез. – Если вы столь старательно учились, то, наверно, легко справляетесь со своими обязанностями?

Отец Теобальд разливал вино по глиняным кружкам. От вопроса рука его дрогнула, но все-таки ни капли не пролилось. Он учтиво подал кружку гостю, указал на деревянное блюдо с шариками козьего сыра и свежими лепешками и лишь тогда, с явной неохотой, ответил:

– Мессу отслужить я могу ничуть не хуже клириков Сен-Сернен. И в таинствах не ошибаюсь… когда потребуется.

Судя по выражению лица, о последних своих словах он тотчас пожалел. Но Лютгер уже ухватился за них:

– Когда потребуется? Вы хотите сказать, что венчания, крестины и прочее здесь случаются редко? Насколько я могу судить, добрые поселяне исправно женятся и обзаводятся детьми!

– Вы, мессен, попробуйте здешнего сыра, – хмуро предложил кюре. – Вот сыр они делают отменный. Детей… тоже, да. И все. Без таинств они отлично обходятся и просвещаться не жаждут…