Луиза Сан-Феличе. Книга 1 - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 122

Разве политика Франции не заключалась в том, чтобы убедить другие правительства, что они в безопасности, а затем их уничтожить? И, как я у же сказал, всем известно, что именно Неаполь они хотят подвергнуть разграблению. При таких обстоятельствах, когда к тому же Его Величество король Сицилии располагает мощной армией, которая, согласно всеобщим утверждениям, готова пройти маршем по стране, поддерживающей ее, было бы важным преимуществом не ждать, когда Вам навяжут войну на Вашей земле, а начать первыми, перенеся ее тем самым в отдаленные пределы. Исходя из всего сказанного я не могу не изумляться, почему неаполитанская армия не выступила еще месяц назад.

Я полагаю, что прибытие генерала Макка прибавит правительству решимости не терять ни минуты самого благоприятного времени, какое Провидение когда-либо ему даровало, ибо, если дожидаться, когда будет совершено нападение, вместо того чтобы самим атаковать и перенести войну за пределы страны, не надобно быть пророком, чтобы предсказать, что держава подвергнется разорению, а монархия падет.

Если неаполитанское правительство будет и далее придерживаться своей безнадежной тактики проволочек, я Вам советую сделать некоторые приготовления, чтобы при первой вести о вторжении, захватив все самое дорогое, взойти на корабль. Мой долг думать о Вашей безопасности и обеспечить ее, а также, к сожалению, думать о том, что это может быть необходимо для безопасности нашей любезной королевы Неаполя и ее семейства. Но лучше всего будет, если слова великого Уильяма Питта, графа Четема, найдут место в головах министров этой страны.

Самые смелые меры — самые надежные. Таково искреннее желание того, кто считает себя, дорогая леди,

Вашим покорнейшим и преданнейшим поклонником и другом,

Горацио Нельсона».

— Это все? — спросил король.

— Есть еще постскриптум, — ответил сэр Уильям.

— Прочтите и его… Если только…

Он сделал жест, означающий, по-видимому: «Если только он не предназначен для леди Гамильтон лично». Сэр Уильям опять взял письмо в руки и прочел:

«Прошу Вашу Светлость видеть в сем послании доказательство моего горячего стремления к благополучию Их Сицилийских Величеств и Их Королевства, что только и могло побудить английского адмирала почтительно высказать сэру Уильяму Гамильтону свое твердое и окончательное мнение, основанное на незыблемой верности нашему монарху».

— Теперь все? — осведомился король.

— Все, ваше величество, — ответил сэр Уильям.

— Над этим письмом стоит поразмыслить, — заявил король.

— Тут советы истинного друга, ваше величество.

— Мне кажется, что лорд Нельсон обещал быть больше чем нашим другом, дорогой мой сэр Уильям: он обещал стать нашим союзником.

— И обещание свое он выполнит… Пока лорд Нельсон и его флот находятся в Тирренском море и у берегов Сицилии, ваше величество может не опасаться, что это побережье будет обстреляно французами. Но, государь, через полтора-два месяца лорд Нельсон должен получить новое назначение. Поэтому следовало бы не терять время.

«Право же, можно подумать, что все они сговорились», — шепнул король кардиналу.

«А если и сговорились, тем лучше», — ответил кардинал так же тихо.

«Скажите-ка начистоту, каково ваше мнение насчет этой войны, кардинал?»

«Я полагаю, государь, что, если австрийский император сдержит свое обещание, а Нельсон будет тщательно оберегать ваши побережья, тогда и впрямь предпочтительнее атаковать и застигнуть французов врасплох, чем ждать, пока они на вас нападут».

«Значит, вы желаете войны, кардинал?»

«Мне кажется, при данных обстоятельствах самое худшее — ждать».

— Нельсон желает войны? — спросил король у сэра Уильяма.

— Во всяком случае, он горячо и искренне советует начать ее.

— Вы желаете войны? — обратился король к сэру Уильяму, продолжая расспрашивать его.

— Как английский посол я скажу «да», зная, что это соответствует желаниям моего государя.

— Кардинал, — сказал король, пальцем указывая на умывальный таз, — будьте добры, налейте в таз воды и подайте его мне.

Кардинал беспрекословно исполнил просьбу Фердинанда, и король, засучив рукава, стал мыть руки, с каким-то неистовством потирая их.

— Видите, что я делаю, сэр Уильям? — спросил он.

— Вижу, государь, — ответил посол, — но не вполне понимаю.

— Так я вам объясню, — медленно произнес король. — Я поступаю, как Пилат: умываю руки.

Генерал-капитан Актон не забыл приказания, данного ему утром королевою, и созвал государственных инквизиторов в «темную комнату».

Собрание было назначено на девять, но — прежде всего из желания выслужиться, а также из страха за самих себя — каждому хотелось явиться первым, так что в половине девятого все трое были уже на месте.

Этих трех человек звали князь ди Кастельчикала, Гвидобальди, Ванни. Имена их остались в памяти неаполитанцев как самые ненавистные и должны быть начертаны историком на медных таблицах в назидание потомству наравне с именами таких, как пресловутые Лафема и Джефрис.

Князь ди Кастельчикала, самый знатный и потому самый презренный, был послом в Англии, когда королева, желая воспользоваться одним из наиболее аристократических имен Неаполя для темных дел, как государственных, так и своих личных, отозвала его из Лондона. Ей требовался человек с громким именем, готовый всем пожертвовать ради удовлетворения своего тщеславия и испить до дна чашу позора, лишь бы там, на дне оказались золото и монаршие милости. Королева подумала, что князь ди Кастельчикала здесь подойдет как нельзя лучше, и тот согласился не раздумывая: он понял, что иной раз выгоднее опуститься, чем подняться, и, рассчитав, как может королева отблагодарить человека, готового стать орудием ее мести, превратился из князя в сбира, из посла — в шпиона.

Гвидобальди не пришлось ни опускаться, ни подниматься, принимая сделанное ему предложение: то был несправедливый судья, недобросовестный чиновник, и он остался таким же подлым, каким и был всегда. Но, будучи удостоен королевского благоволения, став членом Государственной джунты, вместо того чтобы быть простым судейским, он получил более обширное поле деятельности.

Князя Кастельчикала и судью Гвидобальди боялись и ненавидели, но все же меньше, чем фискального прокурора Ванни. Сравниться с ним не могло ни одно человеческое существо. Если будущее и приберегло для себя подобного ему злодея в лице сицилийца Спецьяле, то во времена, о которых идет речь, этого зверя еще никто не знал. Фукье-Тенвиль, скажете вы? Но ко всем надо быть справедливыми, даже к таким, как Фукье-Тенвиль. Он выступал как обвинитель от имени Комитета общественного спасения; к нему, как к жрецу, приводили жертву и говорили: «Убей», но сам он ее не выискивал; он не был, как Ванни, одновременно сыщиком, чтобы обнаружить ее, сбиром, чтобы ее схватить, судьей, чтобы вынести приговор.