Уэсли продолжал прихорашиваться, крайне, судя по виду, довольный собой.
Я тщетно пыталась решить, пойти мне в душ или закурить. Собрав, наконец, мысли в кучу, я привязала Уэсли и отправилась вслед за Вэнди на кухню – выпить чайку.
Я не опознала в действиях Уэсли попытку спаривания с моей рукой, так как у сов, как и у многих птиц, половые органы довольно хорошо спрятаны. У самцов нет пениса – чтобы оплодотворить самку, они трутся своей клоакой (специальной выемкой под хвостом) об ее клоаку, оставляя на ней капельку спермы, которая затем плывет по длинной трубке и, в конце концов, оплодотворяет яйцо. Все очень чисто и аккуратно.
В три с половиной года Уэсли достиг, наконец, половой зрелости. Я понимала, что срок уже приблизительно подошел, но не могла даже представить, что сама стану объектом его страсти. Никто из моих животных до этого не пытался вступить со мной в серьезные отношения. Впрочем, Уэсли ведь принадлежал к виду одиночек, выбирающих себе одного партнера на всю жизнь. Вполне возможно, что, не выбери он меня, он бы отдалился или даже стал расценивать меня, как соперника, как в случае с мышью. Таков Путь Совы.
С тех пор Уэсли стал меня всячески опекать, он вообще крайне серьезно относился к своим супружеским обязанностям. Он защищал меня и практически сдувал с меня пылинки. Помимо прочего, он постоянно выискивал укромные темные уголки и заманивал меня в них своим жутким брачным зовом. Одним из его любимых мест в этом плане был закуток за унитазом – идеальное место для гнезда. Он таскал туда журналы и рвал их на части, обустраивая уютное гнездышко. Сипухи обычно не строят гнезд сами, но, как вы уже догадались, Уэсли забыли сообщить и об этом. Возможно, некоторые сипухи собирают мягкие подручные материалы для утепления гнезда и увеличения его уровня комфортности. Мы в Калтехе заметили, что некоторые сипухи обожали отрывать кусочки от ткани, которой были обмотаны их насесты, в то время как остальные оставались к ней абсолютно равнодушны. Уэсли набивал шкафчики в ванной кусочками журналов и настойчиво звал меня к ним. Я, естественно, бежала на зов, который сотрясал весь дом, как хорошее стерео с выкрученными до упора громкостью и басами. Прекратить этот кошмар можно было только дав ему совокупиться с моей рукой. После этого он затихал и успокаивался, по крайней мере временно. Я пыталась понять, когда у него закончится период «гнездования». К счастью, он хотя бы не считал необходимым звать меня, когда я находилась с ним в комнате, однако в целом вся эта брачная шумиха меня порядком выматывала.
Однажды днем Уэсли спал на своей подушке рядом со мной. Сквозь сон я почувствовала, как что-то мягкое гладит меня по лицу. И тут мне в рот аккуратно легла дохлая мышь. Уэсли кормил меня! Буэ-э-э. Мой рот наполнился отвратительным вкусом грызуна. Тьфу! Я выплюнула мышь и побежала в ванную полоскать рот листерином.
Уэсли невозмутимо последовал за мной с мышью в клюве. Он сел на стол рядом с раковиной и принялся совать мышь мне в лицо, требовательно крича. «Ешь, ешь!» – как бы говорил он. Я попыталась сбежать, но он упорно преследовал меня, куда бы я ни пошла. В конце концов, ему это надоело – он сел мне на плечо, наклонился и начал запихивать мышь мне в рот.
– Ладно, ладно, хорошо, Уэсли, я ее съем, – сдалась я.
Я взяла мышь у него из клюва и сделала вид, что откусила кусочек, спрятав тушку в руке. Не помогло. Он потянулся к моей руке и попытался вытащить мышь. Так просто его было не одурачить. Ладно. Я снова показала ему мышь, отвернулась, поднесла ее ко рту и принялась чавкать, под шумок запихивая мышь в рукав рубашки. Повернувшись, я воскликнула:
– Все, нету, съела! Ух ты, очень вкусно, Уэс! Спасибо! Хороший мальчик!
Он недоверчиво подвигал головой из стороны в сторону и вверх-вниз, ища мышь, но не нашел и решил, видимо, что я ее таки съела. С видимым облегчением он перелетел обратно на свой насест.
Так мне и приходилось каждый день изображать поедание мышей, в противном же случае он расстраивался и волновался, что я помру с голоду. Показное поедание нормальной, человеческой еды прямо перед ним не производило на него впечатления. Еда – это мыши, все остальное – не еда. Несмотря на пристрастие к ним Уэсли, мне никогда не хотелось попробовать мышей ни в каком виде – ни сырыми, ни вареными, ни жареными, ни запеченными.
Сезон спаривания и гнездования у сов продолжается с весны и до глубокого лета. Некоторые пары выращивают за это время аж два гнезда птенцов подряд. Впрочем, кажется, совы периодически спариваются весь год в качестве приветствия или знака привязанности, несмотря на то, что самки способны понести только в период гнездования. Часто Уэсли при «спаривании» с моей рукой не выделял спермы, так что возможно, что и самцы в этот период на самом деле не способны оплодотворить самку.
Было большим облегчением узнать, что многие другие владельцы хищных птиц также сталкивались с подобным поведением своих питомцев. Я даже слышала об одном парне, у которого жила дома какая-то безумно редкая краснокнижная птица – она регулярно спаривалась с его шляпой. Он тщательно собирал сперму и отправлял ее специалистам по охране окружающей среды по всему миру, которые пытались искусственно оплодотворять самок, чтобы спасти вид от вымирания. Для них сперма его птицы была на вес золота. На фоне таких открытий моя ситуация уже не казалось дикой. Также для многих животных совершенно нормально спариваться в знак приветствия. Приматы и даже люди часто обнимаются и целуются при встрече, а это – часть ритуала спаривания. Так что не удивительно, что Уэсли приветствовал меня таким образом.
Уэсли вообще стал относиться ко мне с очень трогательным вниманием, имевшим самые разные проявления. Он стал гораздо строже и настойчивее общаться со мной, показывая свою заботу.
Я тогда встречалась с одним парнем, который, как и я, писал песни. Однажды он пришел ко мне после полудня, чтобы вместе заняться нашим общим хобби. Я как раз недавно выяснила, что если отвязать Уэсли от насеста и дать ему устроиться где-нибудь под потолком, то он вполне готов пустить моих друзей в комнату при условии, что я постоянно буду с ними. Обычно он просто дремал где-нибудь на шкафу, лишь иногда подглядывая одним глазком, чтобы удостовериться, что мы хорошо себя ведем. Мы с Нормом сидели в комнате и играли на гитаре, и я вдруг вспомнила, что у моего шкафа дверца сошла с полозьев, и попросила его помочь. Он с радостью согласился. Мы встали по разные стороны дверцы и насчет три приподняли ее и водрузили на место с громким щелчком. В следующую секунду раздался оглушительный крик, и я лишь успела заметить размазанное пятно белых с золотистым отливом перьев. Норман согнулся пополам, держась за лицо, а Уэсли уже вернулся на свой шкаф.
Норм орал как резаный.
– Дай посмотрю, – настаивала я.
Я боялась, что Уэсли попал ему когтями по глазам.
Он распрямился и спросил:
– Что там, все сильно плохо? Плохо, да? Скажи как есть, я выдержу.
У него было всего лишь несколько легких царапин прямо около пробора у верхнего края лба. Я облегченно выдохнула: ничего серьезного.