Катастеризм - читать онлайн книгу. Автор: Александра Голубева cтр.№ 14

Тульин промолчал.

Главная проблема алгоритмизации и автоматизации бытия состоит в том, что это всецело уместный, логичный и правильный процесс, к коему вела нас вся наша история. Только идиот не будет радоваться, что вместо человека в забой научилась спускаться машина, и не только в забой реальный, но и в забой рутинных вычислений или многотомных и одинаковых дел о побоях. Просто нам в детстве рисовали сладкое будущее, где всё скучное делали роботы и алгоритмы, а всё интересное – святое, недоступное! – оставалось нам; а оказалось, что мы существенно проще, чем мнили, и наше интересное не то чтобы сильно хитрее нашего скучного.

Впрочем, шут с этим. Эволюция терпит неэффективность, а плоды её деятельности больше похожи на наслоения спагетти-кода, чем на работу разумного инженера. Скелет прямоходящего человека – это тот же скелет горизонтальной зверюги, только поставленный на попа́, а потом всячески изогнутый, чтоб не падало, и поэтому нас в старости мучает боль в спине – изначально ведь не под прямохождение конструкция строилась. Роды мучительно болезненны, а тестикулы уязвимы снаружи, что уничтожило за историю не один приплод. И ничего, терпим, вселенная не взрывается от столь неоптимального устройства. Так что, если человечество изобретёт восхитительные автоматы, ничто не помешает ему выбросить оные на свалку истории и продолжить пользоваться трудом хорошо обученных индийских детей. Владелец бизнеса не обязан влюбляться в автоматы – да что там, иному циничному капиталисту может оказаться уютнее эксплуатировать не машину, а старого доброго ближнего.

Он такой же человек, как и почтенные бельгийские пенсионеры, которым уютнее, когда в машине всё же сидит водитель.

А может, будущему просто нужно намного меньше людей, чем есть сейчас? Ведь как удачно всё складывается: не нужно никого убивать, ни к чему драматичные меры. Просто в Средние века человек никак не мог выжить один, даже в девятнадцатом веке не мог, даже в двадцатом не всегда. Приходилось размножаться, объединяться – и прочая эта белковая дрянь.

А теперь технологии и стандарты жизни выросли, и опа – одиночка уже легко выживает, и кормит себя сам, и жильё находит, и даже если он женщина или там инвалид. И, получается, искать партнёров и размножаться не так уж и важно. Репродуктивное давление снижается естественным образом, а тестикулы-то снаружи, а рожать-то больно, а воспитывать ребёнка – бремя, а хорошая контрацепция легкодоступна, и – опа – население естественным образом стареет и сокращается! Правда, пока есть загвоздка со странами третьего мира, но их на карте всё меньше, и однажды свет контрацепции мы и им донесём.

Зато вот исследования долголетия… с ними как-то почему-то пока клеится не очень.

Мы вроде смерти и боимся, а на деле – сами ставим любым попыткам её одолеть палки в колёса.

Может, подспудно чуем, что в этом и выход?

…Нет, это всё чепуха. Фабричный конвейер тоже был чудовищным левиафаном, коему полагалось сожрать человечество – и что, сожрано оно? Нет. Просто теперь мы можем печатать свои пророчества о грядущем конце цивилизации на модных типовых футболках. И все эти пугающие – всегда пугающие – процессы в итоге подарили нам самое светлое, самое справедливое время из всех, что видела история. Никогда раньше не были мы ближе к настоящей меритократии, никогда раньше социальные лифты не катались так бодро вверх, вбок и по диагонали. Хочешь славы? Денег? Перемен? Заводи аккаунт в социальной сети, вербуй соратников, привлекай внимание к проблеме, продавай свои (ручной работы) футболки.

Хочешь жить?

Умей вертеться.

Человечество прекрасно умеет создавать ценность из ничего. Объекты становятся ценными не потому, что полезны, а потому, что их мало, как алмазы или старые дискеты во времена лихорадки. Приспособится и тут. Может, компании просто научатся мериться дерьмовостью своей работы, ведь чем дерьмовее продукт – тем больше вероятность, что его делали живые люди. Типа как на ярмарках хендмейда продают кривые ложки, а в «фермерских» магазинах – жухлые огурцы.

В нас есть некий встроенный ура-гуманизм, позволяющий без особого зазрения совести стрелять себе в ногу, совать палку в колесо прогресса и иначе сопротивляться своей бесполезности. Ещё недавно наши косматые предки покупали объективно менее качественную еду только за то, что на ней висел ярлычок «без ГМО» – который человек разумный перевёл бы как «более дерьмовая», но который звучит так успокаивающе.

Мы так же будем слушать музыку, написанную «без алгоритмов», и запускать код, «написанный живыми руками».

Покупать на Уделке аутентичные непальские браслеты.

Мы задурим себе голову и придумаем способ высосать смысл из пальца – как тётеньки у эскалатора, что смотрят утром на себя в зеркало и находят силы продержаться ещё один день, ведь вдруг именно сегодня кому-то надо будет нажать на кнопку?

А те из нас, кто правда умён, талантлив и изобретателен, придумают себе и другим новые смыслы. И если искусство захватят машины, то это просто будет не искусство.

Они придумают.

Они. Не ты.

Тебе даже не хватает фантазии предположить, что это может быть.

Это будущее страшно лишь для посредственностей и массовки.

Но это ничего. Она просто вымрет.

– «Нан-го», – мяукнула Вика, – NaN-GO, как игра из серии «го», только с неопределённой переменной. «Грустить».

Смарт остался ей доволен.

Тульина мутило, но он не сказал бы наверняка, в чём тут было дело: то ли в его новой – как это назвать? Аугментации? – то ли в несъеденном завтраке… то ли в том, что где-то там, глубоко в недрах Тульина, какая-то недобитая и крайне живучая тварь верещала и отказывалась отдавать этот мир таким вот викам, отказывалась и всё, и вертеться не хотела, почему он обязан вертеться, он что, уже в гробу?

Не рассмеяться было трудно.

– Ладно, – собрал в кулак светские навыки Тульин, – вы мне не мешаете, занимайтесь своими делами. А я, с вашего позволения, займусь своими. Мне тут ещё надо натапать на оплату вашей столь напряжённой работы. Да и квартиры…

– Натапать на квартиру? – изумилась Вика, косясь на его смарт. – На «Мармаре», что ли? Это ж нереально! – Она осеклась, пошурудила в первом смарте. – А, туплю. Я просто сама из Норильска, для меня «оплатить квартиру» – это в смысле аренду.

– Ну да, – ответил Тульин, – аренду.

– Так это не ваша?

– В смысле?

– Я думала, это ваша квартира.

Она сказала это непринуждённо, даже на него не покосившись.

– И что, часто вы подсчитываете имущество пассажиров?

Голос его, видимо, прозвучал зло, потому что Вика съёжилась и даже на мгновение растерялась. Тульин сердито прибавил:

– Мы с вами разве знакомы?

– Ну… нет, – мотнула головой Вика, – нет, конечно. Знакомством это не назовёшь… Но вы же есть у нас в приложухе – там все есть, кто хоть раз уже катался, безопасность водителя. И когда я вас брала, я перепроверила – ну только не обижайтесь, ладно? Я ничего не имела в виду, адрес не смотрела – только сам факт! Потому что… ну… Короче, мне удобнее, когда я знаю. Так вот – вы питерский, и у вас квартира, и вы там один собственник. И официально она не сдаётся. Я думала, это она и есть. – Вернув самообладание, Вика скользнула глазами по вчерашнему свитеру: – И что вы с друзьями сидели.