— Есть что-нибудь стоящее? — спросила я, когда уже вечером Данил взялся просматривать отснятый за день материал.
— Для журнала — пойдет. Но ни одного по-настоящему ценного кадра.
— Выжидая его, ты можешь провести здесь всю жизнь, — ухмыльнулась я и вернулась к чистке сковородки. Данил покосился на меня через разделяющие нас языки пламени.
— Я сегодня уже думал об этом.
— И что?
— А то, что с каждой секундой эта мысль мне все больше нравится.
— Да ладно. Ты здесь быстро заскучаешь. Это летом еще ничего, а когда приходит зима…
— И что же тогда?
— Тогда все становится однообразно. Жизнь застилает белым. Из нее исчезают краски. Все монотонно и рутинно до зубовного скрежета.
— Поэтому ты хочешь уехать?
— Я уже не знаю, хочу ли… На самом деле штиль гораздо лучше любого шторма. По крайней мере, для меня.
— Я понимаю, о чем ты.
— Правда?
— Да. После плена я на многие вещи стал смотреть по-другому. Опасность больше не манит меня так, как раньше. Я спрыгнул с адреналиновой иглы. Понял, как много времени потерял на всякие глупости, вместо того чтобы… — Данил не договорил и снова уставился на экран планшета.
— Если бы ты мог изменить прошлое… Ты бы воспользовался этим шансом?
Данил вскинул взгляд. Языки пламени танцевали на его блестящем, покрывшемся испариной, лице. Золотили выгоревшие до цвета спелой пшеницы волосы.
— Я не знаю, — пробормотал он. — Еще пару дней я бы сказал: конечно. Но теперь я не знаю…
Это и близко не стало моей победой. Да я и не стремилась к ней. Но мне было до дрожи в руках приятно то, что он не отмел, как несущественное, то, что между нами происходило.
Не знаю, почему это было так важно.
Глава 18
Остаток вечера её вопрос звенел в моей голове. Я прокручивал его снова и снова. Мысли кипели. Их не смог охладить и мой заплыв в ледяной даже сейчас воде озера. Кожу покалывало от холода, мышцы сводило, и перехватывало дыхание, но я упорно плыл вперед, вспарывая руками неспокойную озерную гладь.
Хорошо, что Яська отказалась составить мне компанию. Она и меня взялась уговаривать не лезть в воду, а, последовав ее примеру, обмыться под теплым импровизированным душем, который Яна смастерила, проделав дырочки в пластиковой десятилитровой бадейке. Я не мог не признать гениальность инженерного решения этой конструкции, с моей помощью подвешенной на сук. Но, во-первых, десяти подогретых на костре литров воды нам двоим бы не хватило, а во-вторых… да, мне нужно было остыть.
Я вышел из воды, стуча зубами от холода.
— Сумасшедший! — ругалась Яна, протягивая мне полотенце. — Дурак!
Ну, спорить я не стал. Какой умный полезет в воду, которая даже в самые жаркие дни не прогревалась больше шестнадцати градусов?
— Здесь поблизости есть место, из которого можно было бы позвонить?
Растирающие меня Яськины руки замерли. Она отстранилась и, не сводя с меня внимательного взгляда, кивнула.
— Ехать минут сорок. Ничего?
— А до дома часа два с половиной?
— Дорога просохла. Теперь доедем быстрей.
Я растер подбородок и потянулся к свежему белью, приготовленному заранее.
— Выходит, мы могли бы каждый день возвращаться?
— Вообще-то предполагалось, что мы поедем на дальние рубежи!
— Да… Я помню. Но мы ведь остановились здесь.
— Если хочешь — можем и возвращаться. Оплачивай только горючку, — Яна отвернулась и пнула ногой корягу.
— Ты злишься?
— Злюсь? Нет… Скорее боюсь возвращаться назад, — Яська хохотнула и зябко поежилась. Я обхватил ее плечи рукой и притянул к себе.
— Рано или поздно тебе придется посмотреть в глаза своим проблемам. Вечно убегать от них ты не сможешь.
Яна промолчала и закинула руку мне на спину.
— Я даже не разговаривала с отцом… Так, спросила у матери, как он, и отключилась. Не представляю, что с ней будет, когда она обо всем узнает. Что будет со всеми нами.
— У тебя появился брат. Это не так уж плохо.
— Если бы не все остальное, — вздохнула Яська. Переступила с ноги на ногу и вдруг поинтересовалась: — Так, как мы все же поступим? Поедем к насыпи позвонить, или домой? Пока соберемся — часа два уйдет точно.
— Нет. Собираться не будем. Завтра еще поснимаем, а к вечеру отчалим, — отмахнулся я и тут же сосредоточился на главном: — Слушай, а что это за насыпь такая?
— Да здесь когда-то давно собирались железнодорожную ветку прокладывать, вот и соорудили. Длинную… несколько километров. Да и на том закончили. А что?
— Нет, ничего…
Я покачал головой и отвернулся. Даже с Яськой я не мог обсуждать Тень. Это было слишком мое… слишком сокровенное. Мне не хотелось делиться воспоминаниями, которые с каждым днем блекли.
Дерьмо. Нужно что-то решать! Поговорить с Кирычем. Заставить его раздобыть мой прежний номер. Почему-то мне казалось, что, как только я услышу Тень… все сразу встанет на свои места. Как только я её услышу.
— Эй! Мне больно…
Я разжал руки на талии Яськи и отступил на шаг.
— Извини. Задумался.
— Ничего… Неспокойно как-то.
— Поздно уже. Пойдем спать.
Мне показалось, что Яне хочется мне возразить. Но она промолчала и послушно пошла к палатке.
— Разденься здесь. Там неудобно.
— Так и скажи, что ты просто хочешь за этим понаблюдать.
Я улыбнулся. Она нравилась мне такой. Фыркающей и колючей, как еж.
— И это тоже, — развел я руками и первым потянулся к ремню. Мы не гасили на ночь костер, опасаясь хищников. И в его свете Яська казалась сказочной, нереальной… Ее тело было идеальным. Золотистая, будто покрытая волшебной пыльцой кожа, шикарные волосы, спадающие на грудь… В их тяжелых прядях запутался ветер. Они ласкали бедра Яськи, царапали, заставляя сжиматься соски. Я с жадностью наблюдал за этой картиной. Пространство вокруг нас все сильней накалялось. Я чувствовал себя хищником, затаившимся перед прыжком. Видимо, и она почувствовала что-то такое. Дыхание Яськи в один момент оборвалось. Она звонко взвизгнула, крутанулась на пятках и неуклюже ползком забралась в палатку. Как будто та могла претендовать на звание надежного укрытия. Ха!
Я кинулся следом. Поймал беглянку за щиколотку и потянул на себя. Ее упругая попка прижалась к моему паху, спина впечаталась в грудь, а руки вцепились в бедра. Яська выпустила коготки и замерла, с шумом гоняя воздух. Вдох… выдох. Мои ладони скользнули вверх. Взвесили в чашах рук её упругую грудь. Идеальную, словно для меня созданную троечку. Сжал соски, оттянул. А когда с Яськиных губ сорвались первые нетерпеливые звуки, толкнул ее вниз, прижал грудью к полу, чуть замешкался, натягивая резинку, и, наконец, с силой, как давно хотелось, в нее толкнулся. Приподнял повыше, подстраивая под свой высокий рост, и сорвался на бешеный темп.