Замыкающий - читать онлайн книгу. Автор: Валентина Сидоренко cтр.№ 49

Данилыч словно из-под земли вырос. Сидел на пеньке, крутил самокрутку.

– Ты, видать, у мамки олух, – спокойно заметил он, – все лежишь…

– Я не лежу, – ответил Студент, – я наслаждаюсь. Зеленой массой…

Данилыч открыл свой горбовик, пересыпал в него из своего котелка ягоду… Студент слышал, как ягода падает на ягоду.

– Поди, ведро? – с легкой завистью спросил он. – А мне начхать, я с ума сошел. – Студент почесал ушибленное о тычину плечо.

– Это бывает. Я в твои годы после каждой девки спячивал. Вставай-ка, ягодник. Перевалим низинку, махнем на озеро. У воды и заночуем.

– Данилыч, что ты меня гоняешь целый день? Есть же ягода. Вот и будем брать. Чего переться-то? Целый день идем за ведром ягоды. Я ее лучше куплю у магазина…

– Ты, паря, вот что. Я доведу тебя сейчас до тропы. И чеши до разъезда. Там твои гаврики, с имя близко возьмешь. Если они просохнут за эти дни…

– Ну, уж строгости какие…

– А не люблю я гундежа. Пошел, иди не мыркай. Здесь не булевар для дамочек – тайга-матушка…

* * *

– Моть, а Моть, словно бы девка плачет. Ты не слышишь? Схожу я к Райке, устряпает он ее ноне. Гляди-ко, окно завесил.

– Я тебя, Симка, выгоню… Ей-бо. Ты баба добрая, тебе всех жалко, а я баба злая, мне никого не жалко. Гусь свинье не товарищ.

Ромка заливал что-то Гридню и Пане. Пана тряслась и всхлипывала от смеха. Гридню, видать, это тоже нравилось, он даже похохатывал и приговаривал:

– Ну, даешь стране угля… Но… га-га-га-га…

Со двора вошел Герка.

– Ну, че ты шаришьс? Неймется али приспичило что? Спать хочешь – вон ложись на мою перину. Постелю я вчерась меняла. Ромка, сын, ну-ка, сыграни матери. Плясать пойду!

– Ой, Мотюшка, – всплеснула руками Пана, – Мотя плясать будет!..

Мотя подбоченилась, подняла голову, заиграла песню:

– Ты поди, моя коровушка, домой, пропади моя головушка долой… Симка, не переживай, бабы, как кошки, живучие. Нас трави, топи, дустом посыпай, а мы выживем… Иди лучше, спляшем… Ах, дилили калинка моя, в саду ягодка малинка моя.

Сима не устояла, она вынула из кармана кружевной свой платочек и плавно вошла в круг.

– Ух ты, ух ты, – пыхтела Пана и в ритм била руками по коленям.

– Уж как все мужья до жен добры, покупали черные бобры. А как мой мужичонко… Эт Данилыч твой, Симка, он как весь с кулачонко…

Ромка играл через плечо, на боку, тренькал через колено. Ноздри его раздувались. Пана не выдержала, в круг войти стеснялась, топталась подле печки и так притопывала ногой, что половица отскакивала от другой. Мотя, как мячик, подскакивала, платок сбился, обнажив почти лысую, со слабым пушком волос, голову.

– Уф. Уф. Ой, хорошо! Не помереть бы тока. Панка, ты сигаешь как боров. Провалишь мне пол.

– Мотюшка, я его сама пособью. Ты не горюй.

Герка, пока бабы плясали, все шарился по дому, заглядывал на полки, под кровати, в Мотин тяжелый трехпольный шкаф. Потом вернулся к столу и разлил водку по рюмкам. К нему присоседилась Мотя.

– Вот муженек-то мой, дедушка. Вся песня про него. Ох строгой был. Не приведи господь.

– Хлебни-ка.

Мотя выпила, закусила огурцом.

– Уж пил-то. Вдризг! Ухо-то мое! Я ведь глухая. Как вдарил – искры сыпьем из глаз.

Герка пососал зуб.

– Ты мне скажи, где у тебя ружье лежит? В кладовке?

– На что тебе ружье? Слушай меня. Один раз так разогнал, так разогнал… Я от него на горушку. А у нас там бочка из-под солидолу стояла. Туда-сюда я. Думаю, убьет. Пропали мои детки. И в бочку. А он, видать, поискал – нету, да и взбесился. Такой был бугай – страсть! Со злости-то как турнет ногой бочку. Ох и поскакала я там. Месяц почти светилась ходила. В чем душа держалася. Говорю ему, схоронишь меня, на Симке женись. Не то передохнут ребятишки с голоду.

– Моть, да ты что, Моть, вспомнила-то? – ласково успокаивала ее Сима.

– Да как же, кума. – Мотя заплакала. – Да рази я забыла хоть на минуту.

Герка кивнул головою Гридню – поищи, мол, в кладовке.

– Они у меня все тута. – Мотя постучала по груди. – Лег ведь сам он у меня под поезд. Дедушко-то мой…

Ромка подыгрывал, что-то печальное и плавное. Герка, отупевший от шума и водки, скучающе, чуть брезгливо смотрел на Мотю и, видать, не слушал.

– Затвердил – смерть мне от дороги. И все. Чуть что, смотрю, он тама, на железке. Мне, говорит, за детьми идти надо. За покойниками нашими, значит. Они, видать, ему снились: он орет ночами – звали, видать… Я давай его караулить. Запоров наворотила на двери. Как он напьется, его на перину, сама в сени. До морозов в сенях спала. Он проспится и ломится на улицу. Я – куда? Он – на двор! Вон, говорю, ведерко. Не то на меня мочись. Плачу да так ему и говорю… Все одно не уберегла. Ушел мой кормилец. Как удумал, так и сделал. Мне бы за ним пешком ходить. Каждую минуточку, да не одна я – дети, двор. Колянька маленький. Поносил как раз… – Сима плакала вслед за Мотей. Пана сидела смирно, сложив руки на коленях. Вошел Гридень, покачал отрицательно головою. Герка недовольно сосал зуб.

– У меня ведь там двое еще деток кроме дедушки. Тоже вот так на дороге погибли. Проклятая она, железка-то! Проклятая! Еслиф не Колянька, сама б легла иной раз. От тоски проклятой. Подавилась бы она мною. День и ночь эти поезда дух-дух-дух, дух-дух-дух…

– Ты, мать, каждый год это рассказываешь, – с порога заметил Гридень.

– Ну дак, ешшо приедешь, ешшо расскажу, – утирая слезы, кротко пообещала Мотя. – Сердце-то, оно у меня каждый год болит… Маша-то моя, покойница, мать Коляньки, как запила-запила! Мужа ее, Борьку, чтоб он день и ночь от родимца дрыгался, о, такой был нравный. Да вот посадили его за драку. А Машка-то запила. И я чего с ней ни делала – и била, и добром просила. В коленях у нее ползала. Да бабу рази остановишь? Ей в рот попало раз, и все. Ну и сгорела от водки ночью. Все они у меня ночью туда ушли. Все, и первый Сашка. Тот случайно туда пошел. Нечаянно и остальных повел. Выморочные мы. За грехи! Как родилась я без отца, без матери. Ни бабки, ни дедки не знаю, значит, и род мой кончается. Знать надо, знать. – Мотя повернулась к Гридню. – Помнить надо, от кого пошел. И уважать. А я вот… Одно молю: Коляньку, Коляньку… Такая ягодиночка на свет выродилась!