Замыкающий - читать онлайн книгу. Автор: Валентина Сидоренко cтр.№ 137

Солнышко встало веселым, деятельным. Снег таял на глазах, оттого так запахло весною, сшибало хмельным духом. Гаврилыч выпустил Серко на поскотинку и, оглядываясь, пошел в черемушник. В заросли черемухи Гаврилыч со своим закадычным другом Бегунком соорудили укромное местечко. Лавчонку со столиком. Столик сладили из соснового кругляка, скамейку из осины. Оно и ладно получилось. По весне под цвет так гладко катилась Алевтинина самогоночка… Дак любо-дорого… Счас-то, конечно, одни памятки о тех временах… Доброе было времечко!

Терентий Игнатьевич Бегунков по жизни, для других, а для Гаврилыча – Бегунок. Бегунок прожил жизнь рядышком с усадьбой Караваевых. В детстве вместе плавали по Байкалу на самодельном плоту. Играли в лапту, ходили по ягоду в тайгу, шишку били по осени. Он всегда был рядом. Хитрил, трусил, иной раз и закладывал. Но всегда был рядом. Бегунок же, он и сам забыл свое имя, не гляди, что на лысине одна пушинка по ветру вьется и ни одного зуба не осталось… А все Бегунок – бегать он любит. По сию пору его медом не корми, а на одном месте ему невмочь. Бабка у него бурятка была. Ясачная. По лесу до самой смерти шастала, он по асфальту бегает…

Вчера вечером Бегунок намекнул, что надо бы встретиться…

– Корову напою и пойду в черемушки, – сказал он и глянул на друга со значением.

По солнышку Гаврилыч направился на свидание. Бегунок появился сразу, похлопал белесыми ресничками. Сам он давно белый, глазки туманные, но поджарый, как гончий кобелек. Только беззубый. Зубные протезы он когда-то носил. Промучился с ними, да выбросил.

– Все! – заявил он. – Я ей сказал: еще раз мою корову тронешь – уйду! Все брошу, дом брошу, хозяйство и тебя, говорю, брошу!

– Куды подашься?

– К Горбуше уйду. Да, старух по Култуку, что собак.

– Старухи те бескоровые.

– Дак я с коровой уйду! Ей ведь корову не оставишь.

Старики замолчали. Гаврилыч думал о беде друга: его старуха велит уже который год корову колоть, а мясо продать! Сами-то уж они не прожуют. Корова старая.

– Корова старая, потому у нее не молоко, а сливки живые, – рассуждает Бегунок. – Как ее колоть? Она у нас жись промаялась. Сколь бычков ее сожрали. Да она еще пять годков либо и боле нас кормить будет! А нам с моей дурой столь не прожить!

Гаврилыч согласно кивал головою. Жизни оставалось мало. Совсем ничего! Могла бы и порадовать старика коровою. Супруга у Бегунка, Таисия, стяжелела с годами. Это точно. Ноги стали, что бревна, едва ворочает ими. Опять же, тяжело ей корову держать! А без коровы что?! Помирать только! В телевизор глаза пулить! На лавочке сидеть. Их посшибли все в Култуке, в девяностых годах еще.

Им с Алевтиной тоже несладко скот держать. Ноги уж не идут никуда. Иной раз проснутся в дому с Алевтиною: он молчит, и она за печкою молчит. И оба понимают, что встать им невмочь. Так и тянут время, пока кровь по жилам пойдет. Хорошо, когда Васка завоет, как белуга. Тут уж мертвяк встанет!

Гаврилыч вздохнул. Бегунок вдруг вспомнил, зачем звал друга сюда.

– Вот, – сказал он и подал Гаврилычу конверт.

– Че это?

– Письмо от Пашки! Дак ты читай сам!

– Я ж без очков! А че оно у тебя-то?!

– Дак вчера слышу, собака рвет! И рвет, и рвет… Выхожу, бугаина такой стоит. Башка над воротами. Вот, говорит, Караваеву, деду передайте!

– А че он сам не пришел?

– А я и говорю ему: че же, говорю, сам-то не идешь к ему? Вон он, рядом! А он мне: нельзя, говорит, мне у них светиться.

– Почему?

– И я ему: почто? А он мне: скоро узнаете. И след простыл! Как сквозь землю провалился! Я туды-сюды, нету! Будто и не бывало его!

– Ну, читай! Чего томишь?

Бегунок открыл конверт, оглянулся по сторонам и приглушил голос:

– Нескладно пишет твой внук! Едва разобрал эти каракули!

– Да читай же ты! – рассердился Гаврилыч. Бегунок откашлялся:

– «Дед, знаю, только ты поймешь меня! Простите меня все! Я не хотел! Правда! Так получилось! Не переживай обо мне! Судьба такая! Люблю тебя больше всех! Больше детей! Только не умирай! Может, увидимся… Твой внук Пашка».

Гаврилыч вспотел и почуял слабость во всем теле. Он попытался взять письмо из рук друга, но руки у него дрожали и не держали бумажку.

– Чей… то это? – спросил он

– А я знаю?! Я еще менее тебя понял! Вроде как прощается…

– Не городи чего не попадя!

К вечеру Гаврилыч стал притекать к Алевтине, мол, невестке давно не звонили. Как там правнучек Котя, не заболел ли? Он весь день думал про записку. Глядел дома на нее сквозь очки. Потом спрятал в матрасе своего лежака. Подумал и перепрятал в подтопок печи в полено, в котором он прятал от своих баб заначку в день пенсии.

– Чей-то я Котю во сне ноне нехорошо видал – соврал он, преподнося Алевтине последний аргумент в пользу звонка невестке. Алевтина внимательно глянула на него, достала из шкапчика мобильник и записную книжку… Невестка отвечала неохотно. Сказала, что ездила к Павлу месяц назад, увезла продукты, а свидание им не дали. Но письмо от него она получала, написал, что все нормально. Голос у нее был отрешенный… Чужой!

– Счас, будет она ждать его! Поди, уж семеро там побывало! Ни вдова, ни солдатка! Зачем он ей нужен! Арестант! – заявила Васса.

– Но, но! – прикрикнул Гаврилыч на нее. – За своим смотри!

Павел, сорокалетний внук Гаврилыча, сидел в колонии строгого режима уже пятый год. Единственный сын погибшего сына Витька, он рос покладистым, добрым. Служил десантником. После армии долго не женился.

– Искал, искал, привел лохудру, – оценила тогда Васка его жену.

Молодые все же не то чтобы подходили, но походили друг на друга. Оба рослые, белые, норовистые, как молодые кони, они быстро начали обживаться. Купили домик в деревне, на родине невестки в селе Московщина. Павел рос мастеровитым, сильным. Дом построил сам. Новый, рядышком. Огородины напахали с гаками. Быстро обзавелись машиною. Приезжали всей семьею на сенокос к Караваевым.

Молодо, празднично оживала родимая усадьба в месяцы их приезда. Павел косил, что по маслу. Невестка пекла пироги на покос. Внук спал в шалаше с щенушкой в обнимку… Алевтина варила квасы днем, а ночью они с Вассой гнали «валюту». Добрый самогон гнали… Слезинку…

Беда грянула, как гром среди ясного неба. Павел раза два до того обмолвился, что в деревню поселили таджиков. Местный предприниматель коттедж там строил. Поначалу приветливые, улыбчивые иноплеменцы понравились сельчанам. Все больше они к подросткам льнули. Потом уже ясно стало, зачем. Таблетками их кормили. От которых дуреют… Они, таджики эти, до убийств дошли! Власти нету же нигде. Полицию, ясно дело, купили. Мальчишек, которые сопротивлялись, стали вешать. А полиция этих пацанов к самоубийствам приписывать… Житья на селе не стало никакого! А потом в эту кашу попал и племяш невестки. Он-то как раз и супротив таджиков пошел. Они его душить, да пацан ухитрился, да выжил. Домой прибежал и все рассказал. Пашка-то, он вспыльчивый. Молчит, молчит, а если уж загорится, то не остановить. Он, как мальчонку-то полуживого, синего увидал да послушал, ну и в сарай за лопатою… С ним отец пацана и брат…