Я долго смотрела на картину в надежде, что холст даст мне подсказку о моей жизни, какое-то воспоминание из прошлого, хотя бы его осколок, застрявший в лобной части коры моего головного мозга, и я тогда внезапно вспомню все и скажу: «Ага, вот кто я такая!» Я щурила глаза, искала что-то в моей картине. И все же я видела только… лотос.
– Но я не понимаю, чему тут радоваться, – растерянно возразила я.
– Вот чему, – ответила Инес, показывая на холст. – Осознанно или нет, но это прекрасное растение создала ты. Его придумал твой мозг. Подумай, может, в твоем прошлом тебя поразила красота лотоса, когда ты была на Бали или в каком-то другом экзотическом месте. Или, может, в твоем детстве мать выращивала их в саду, и ты смотрела, как их освещало вечернее солнце. Или, может, – она замолчала и взглянула на меня, – ты сама этот лотос.
Я покачала головой.
– Ничего не понимаю.
– Ты подумай над этим, – улыбнулась она.
– Инес, можно я скажу тебе одну вещь?
– Конечно. – Она подвинула табуретку и села рядом со мной.
– У меня бывают такие… озарения, – сказала я. – Во всяком случае, я могу их описать именно так. Моменты, когда я словно переношусь в другие времена моей жизни. Думаю, что в мое прошлое. – Я тяжело вздохнула. – Ну, сегодня в поезде у меня оно было снова. Будто бы я находилась в художественной студии. Моей студии, насколько я могла судить.
– Я ничуть не удивлена, – с широкой улыбкой сказала Инес. – Я поняла, что ты одаренная художница, в тот момент, когда ты взяла в руку кисть.
Я с трудом сглотнула.
– Ты говорила, что когда-то пережила трагедию. Могу я спросить… какая была у тебя травма?
Инес положила руки на колени и нахмурилась.
– Я вышла замуж по любви за парня, с которым дружила еще в школе. Его звали Эван. Мы поженились сразу после колледжа и прожили два счастливых года. Потом у него нашли рак легких. Он умер через четыре месяца после диагноза. Никогда не курил в своей жизни.
Я прижала руку к сердцу.
– Ох, как жалко!
– Я думала, что никогда не приду в себя. Горе сломило меня. Но произошла любопытная вещь. То горе, то ужасное горе раскрыло меня.
– Раскрыло?..
– Да, – сказала она. – Я и не подозревала, какой была до этого закрытой, как мало ценила вещи, действительно важные в нашей жизни. Горе помогло мне измениться. Искусство помогло исцелиться. – Она улыбнулась. – Вот почему я открыла эту студию, и вот почему я уверена, что ты тоже найдешь свой путь, как нашла его я. Если бы мне сказали, что я, потеряв Эвана, буду сидеть сегодня здесь с тобой, замужняя женщина, любящая мать… – она надолго замолчала, – я бы долго не верила этому, много лет. Мы все носим в себе боль. У кого-то она еще хуже моей, у других легче. Давным-давно я поняла, что купаться в ней бессмысленно. Все раны заживают, даже самые глубокие. Вот и я решила однажды, что у меня есть выбор: либо я останусь и дальше наедине с моим горем, и это позволит раку унести две жизни вместо одной, или я пойду вперед и выберу жизнь. – Она улыбнулась. – Угадай, что я выбрала.
– Это прекрасно, – сказала я.
– Благодарю, – ответила она, отвернувшись от моей картины. – Ты права. – У нее загорелись глаза. – Эй, я забыла спросить… это тебя я видела сегодня на вокзале с очень красивым мужчиной?
– О! Да. Мне показалось, что я узнала тебя, но я была без очков.
– Он подарил тебе цветы?
Я с недоумением пожала плечами.
– Не понимаю, какие цветы?
– Твой бойфренд, – продолжала она, – которого я видела с тобой.
– Не понимаю.
– Я видела его в цветочной лавке возле «Жанти». Он покупал огромный букет. Две дюжины роз, не меньше. – Она прижала пальцы к губам. – Ой, надеюсь, я не испортила сюрприз.
Я покачала головой.
– Но… я не получила никаких цветов. – Я помолчала. – Может, они предназначались для больной тетки, или для его матери, или…
– Сомневаюсь, – перебила она меня. – Никто не дарит красные розы матери. – Она уверенно кивнула. – Они куплены для тебя, mon ami.
Я озадаченно глядела на нее.
– Мы не договаривались сегодня о встрече.
Она нервно потерла руку.
– Послушай, зря я сказала тебе об этом. Если это был сюрприз, я испортила его.
Сюрприз или… откровение? Мне вспомнился тот звонок в Провансе от женщины по имени Эмма.
– Все будет нормально, – сказала Инес. Зазвенели дверные колокольчики. В студию вошли двое: мужчина лет сорока и маленькая девочка с косичками.
– Мама! – воскликнула она и подбежала к Инес, а та подхватила ее на руки и закружила в маленьком торнадо нежной любви. Я вспомнила слова Инес о том, что она выбрала жизнь.
– Миленькая моя, – воскликнула она, показав пальцем на рот дочки. – Что это? У тебя выпал зуб!
Я глядела на драгоценное общение мамы с дочкой, и у меня заболело что-то глубоко внутри меня, словно это был приступ фантомной боли от давно ампутированной руки или ноги.
Я улыбнулась, попрощалась и пошла к двери.
На улице было холодно, и я плотнее запахнула свитер. В сумочке зазвонил телефон.
– Алло, – сказала я.
– Каролина, это доктор Леруа.
– О, здравствуйте, – сказала я.
– Вы не ответили на сообщение, которое я оставила в вашей квартире, вот я и решила позвонить на сотовый.
– Извините, я была… за городом.
– И как вы себя чувствуете?
Как я себя чувствую? В моем сознании перемешалась какофония слов: ошеломленно, испуганно, неуверенно, встревоженно, разочарованно, незащищенно. Я и не знала, какое выбрать.
– Как себя чувствую? – Мой голос дрогнул, а на глаза навернулись слезы. – Не знаю. Пожалуй, потерянно.
– Мне очень жаль, – вздохнула она. – В медицинском плане мы сделали для вас все, что могли, но я думаю, что вам будет полезно с кем-нибудь поговорить. Я знаю терапевта, который специализируется на потере памяти. Его зовут Луи Маршан. Его офис недалеко от вас – в нескольких кварталах от улицы Клер, если я не ошибаюсь. Я вышлю вам номер его телефона. Почему бы вам не позвонить ему?
– Не знаю, – ответила я.
– Обещаю, что он вас не укусит, – настаивала она.
Я вздохнула, вспомнив слова Инес.
– Окей, я позвоню ему.
– Вот и хорошо, – сказала она. – Ой, Каролина, я тут подумала, а вы… – Она замолчала.
– Что?
Она помолчала еще немного.
– Ой, ничего. – Она кашлянула. – Берегите себя, моя дорогая.
Я шла по улице и думала о словах Виктора. Он сказал, что надо жить не в прошлом, а здесь и сейчас. Просил доверять ему. Могла ли я доверять?