Ироническая империя: Риск, шанс и догмы Системы РФ - читать онлайн книгу. Автор: Глеб Павловский cтр.№ 64

Размытость закона-запрета использовалась и в советское время. Законы об «антисоветских клеветнических измышлениях» писаны были расширительно и принципиально неясны. Диктатура закона в Системе РФ развила это свойство избыточной императивности, трактуя его как моральность. Власть зато оставляет себе маневр – выбирать предпочтительные цели его применения.

Диктатура законов – пунктир шокирующих актов поддельной государственной воли, редко проистекающей оттуда, где ищут ее исток. Воли агрессивной, пугливой и произвольной. В каждом отдельном акте, однако, этот пунктир предоставлен как беспощадно всеобщий. Он тиранически не признает ограничений, даже своим законом. Легко решить, что перед нами старинный «неправовой строй», заклейменный поколениями свободолюбцев от Чернышевского и Кавелина до Петра Струве. На деле и это новация – революция, маскирующаяся под архаику.

Диктатура закона: частное узаконивание и выборочность действия закона

Использование государственных институтов в роли кошельков и ключей узкого круга лиц так или иначе опосредовано. Его следует отличать от 1990-х, когда «олигархи» наивно заказывали угодные им законы и нормы регулирования. Законодательная деятельность в Системе устроена сложнее.

Точечно карающая, но корпоративно выгодная норма диктуется стране как всеобщая, морально обоснованная. Она выборочно подтверждает универсальность закона, отвергая как норму для себя. Манипулятивная ценность от этого лишь повышается – коррупционная для немногих и репрессивная для остальных. Государственная Дума превратилась в варварский автомат изобретения уголовных санкций со ссылкой на последние новости криминальной хроники.

Диктатура закона как репрессивное законоприменение. Монополия на непредсказуемость

Система упорно держится за привычные ей инструменты. Есть новые, появившиеся за годы путинского правления. Например, репрессивное законоприменение. Я бы назвал его «пунктирным». Оно состоит в принятии намеренно жестоких законов ad hoc и ad hominem для безжалостного применения их к случайным людям и обстоятельствам. Политика тревожного непостоянства и ненадеги, показавшаяся бы странной солидным автократам, стала признаком путинской атмосферы. Ничего не поясняя, власть меняет темы повестки – от геополитики на коррупцию, от коррупции на «омоложение кадров». Но всегда охраняет монополию на непредсказуемость и требует послушания ей.

Путин раздражается в ответ на предложения «улучшить деловой климат». В принципе справедливости он видит запрос на «уравниловку», обесценивающую атмосферу его личного непостоянства.

Штраф как популярнейшая из репрессий

Штраф – основной вид массовых материальных репрессий в РФ. Он соединяет извлечение дохода в бюджет с наказанием населенцев независимо от вины.

Штраф – это наказание, чаще не связанное с противодействием властям. Это самый признанный вид наказания. Он является поводом к осторожности для населения, испытывающего постоянное чувство вины. Всякий населенец РФ – штрафник, в его собственности лишь еще не отобранное.

Граждане в Системе РФ административно обездвижены. Дисциплина обездвиженности превращает населенца в заведомую добычу – «живые консервы» ближайшего хищника. Штраф – идеальный способ эксплуатации «живых консервов». Вдобавок к легкости выбивания он отравляет штрафника мнимой «виной». Штрафы дисциплинируют гражданина в статусе населенца. Безосновательность штрафа не вызывает протестов у того, кто не оштрафован, но позволяет острей переживать личную удачу. Уклониться от репрессивности власти равнозначно акту успешного выживания. Практика штрафования переживает расцвет, распространяясь на отношения власти с «элитами». Арест и возбуждение дела против богатого гражданина тоже своеобразная форма штрафа. Разорительный штраф в 22 миллиона против журнала New Times – террористическая ликвидационная процедура.

Диктатура закона: принятие неисполнимых законов

«Диктатура закона» – перформативный fusion частного и всеобщего, ограниченного с повсеместным. Не имея настойчивой воли добиваться единства права и его признания всеми, власть бомбардирует РФ законотворческими импровизациями. Этот процесс основан на контроле Кремля над законодательной властью – Федеральным Собранием.

Извергая законы, «принтер Думы» действует в пределах своих правомочий. Дума убедительно имитирует активную законодательную власть, откликающуюся на резонансные медиатемы. Кремль фильтрует сторонний лоббизм. Самые «пещерные» реакционные законопроекты разрешаются для импровизации. Они укрепляют тренд реакционной самодеятельности думцев. Против каждого серьезного несогласия Дума немедленно принимает добавочный чрезвычайный закон.

Вся эта активность репрезентует властный домен, подавляя любую попытку несогласия, любую альтернативу.

В российских репрессиях главный момент – низвержение с Олимпа с обыском и арестом, а не дальнейший судебный ход дела. Здесь театрализуют репрессивный старт, а не финал (зачастую компромиссный). В думской деятельности с помощью телевидения так же театрализуют законодательные запреты. Подкормкой массового озверения становятся человеческие страдания жертв, против которых они нацелены («иноагенты», активисты Болотной и интернета и т. д.).

Российский тотальный суд

Крах суда возник при непродуманной попытке перехода от советской системы (не знавшей автономии судебной власти вообще) к имитации западной независимости судей. В итоге родился монстр подкупного суда, хорошо защищенного от общества.

Судейско-прокурорская корпорация, так и не отмежеванная от советской модели, присвоила бесценный статус «независимости и несменяемости» (о чем сталинский судья мог только мечтать). Возникло сословие судей – собственников закона. Закон превратился в распорядок их корпоративной воли. Притом сословие судей сохраняло общую зависимость от власти в ключевых ресурсных вопросах, финансовых и материально-хозяйственных.

Все вместе превратило российскую «независимую судебную власть» в оплот наиболее противоправных кругов истеблишмента, в охранников корпорации власти. «Борьба с коррупцией» внутри этой закрытой корпорации лишь метод ее наращивания.

Нация бессильна перед той главной властью, которая должна воплощать ее волю к справедливости, ценностям и законности.

Дело Улюкаева

Приговор, вынесенный, как все видели, на основании недостоверных и отсутствующих улик, показывает степень приватизации суда в РФ. Суд приватизируется премиальными группами интересов и работает на них. Он обслуживает их цели открыто, ничего не страшась и при достаточно высокой оплате иногда не обращая внимания на Кремль.

Отличие дела Улюкаева от дела ЮКОСа в том, что последнее стало чисто кремлевским делом, в конце концов исходящим от Путина. Дело Улюкаева исходит от Сечина и еще нескольких людей и является личной местью за малоизвестные стране обиды. Неважно, действительно ли они им обижены или только так посчитали. Страна входит в следующее президентство с судом, превращенным в карманный девайс неразборчивых групп интересов. Не всегда руки Сечина видны с самого начала – результат может быть тем же и без видимого инициатора. Двадцать лет назад страна жаловалась на улицы, захваченные преступностью. Теперь преступность перекочевала в суды, а это более опасно.