Мара почувствовала озноб; ей показалось, что в комнате разом сгустилась тьма. Хлопнув в ладоши, она приказала слугам зажечь лампы, а потом распорядилась:
— Об этом надо уведомить Люджана. Как думаешь, нам следует ждать нападения?
Аракаси вздохнул:
— Кто может знать? Город во власти безумия. И все-таки если бы я взял на себя смелость строить догадки, то рискнул бы предположить, что на эту ночь мы можем считать себя в безопасности. Если властитель Минванаби уцелел во время катастрофы на Играх, то он, вероятнее всего, отсиживается у себя дома, так же как и мы: занимается подсчетом своих потерь и ожидает сообщения, что здравый смысл снова вернулся на улицы.
Вошел слуга с подносом, а за ним следом — Люджан. Мара жестом предложила военачальнику сесть; каждому была подана чока. Она сидела, откинувшись, и прихлебывала горячий бодрящий напиток; тем временем Люджан запугивал мастера ужасными бедами, которые тот на себя накличет, если не отнесется к своей ране с должной серьезностью. В конечном счете заставив Аракаси принять помощь Люджана, Мара улучила момент, когда военачальник приступил к перевязке, и заговорила о том, что ее волновало:
— Если Альмеко покончит с собой, то вскоре последует приглашение на Совет.
Довольный переменой темы, Аракаси принялся за холодный пирог с мясом.
— Ну а как же. Нужен новый Стратег.
Люджан бросил в корзину бинты, оставшиеся от перевязки, и высказал свое мнение:
— Любого, кто примет участие в выборах, ожидают серьезные опасности. Среди властителей нет такого, который мог бы стать общепризнанным преемником Альмеко.
Мара не стала скрывать от собеседников, что не эта — достаточно очевидная
— опасность страшила ее больше всего:
— Если от решения Совета зависит, кому быть преемником Альмеко, Акома обязана приложить все силы, чтобы повлиять на исход выборов. Претендовать на титул Имперского Стратега могут лишь пятеро властителей, и один из них — Десио Минванаби. Нельзя допустить, чтобы его притязания увенчались успехом.
— Ты не раз заключала сделки на определенных условиях, — напомнил Аракаси, — и получила возможность распоряжаться обещанными тебе голосами. Но когда весь привычный порядок перевернулся с ног на голову, можешь ли ты полагаться на своих должников?
Теперь стало особенно заметно, как сильно устала Мара.
— Нет худшей опасности, чем Десио, облаченный в белое с золотым.
Люджан провел пальцем по рукояти своего меча:
— Это может случиться?
— При нормальном ходе вещей — нет. Но теперь… — Мастер тайного знания пожал плечами, — Разве сегодня утром кто-нибудь из нас мог предполагать, что владычество Альмеко бесславно закончится еще до следующего рассвета?
Ночь за окном внезапно показалась черной, как никогда. Борясь с подступающими слезами, Мара больше всего тосковала сейчас по рукам Кевина, неизменно приносящим ей утешение, но он помогал солдатам заделывать оставшиеся после землетрясения проломы в стене. Миламбер сокрушил не только камни и головы в своей схватке с Имперским Стратегом. Его деяние опрокинуло всю имперскую иерархию, и пыль, поднятая при этом, будет оседать на землю еще много дней.
— Мы должны быть готовы к любым неожиданностям, — твердо заключила Мара.
— Аракаси, когда сможешь, тебе придется снова отправиться в город. Прислушивайся к любым пересудам. Хозяева Империи поменяют курс, и если не рассчитать путь заблаговременно, нас могут ненароком растоптать.
За этим последовала тягостная бессонная ночь. В течение нескольких столетий древний дом в Кентосани не подвергался нападениям; его стены оставались крепкими и прочными, но воины Люджана переставляли мебель, вытаскивали из хранилищ старые оборонительные ставни и как умели укрепляли ворота и двери при свете фонарей, которые держали рабы.
Со стороны внутреннего города доносились звуки стычек, и время от времени на улице слышался топот пробегающих людей. Из тех, кто укрылся за надежными стенами, никто не рискнул открыть ворота, чтобы узнать, были ли то воры, удирающие от погони, или убийцы, посланные прирезать врагов.
Через три часа после наступления темноты вернулся сотник Кенджи, раненный в плечо; иссеченные доспехи свидетельствовали, что ему пришлось мечом прокладывать себе путь. Мару он нашел на кухне, занятую оживленным разговором с Джайкеном. Речь шла о съестных припасах, и оба то и дело заглядывали в счетные таблички; судя по их виду, можно было подумать, что Мара готовится выдержать осаду.
Кенджи поклонился, и это движение привлекло внимание Мары. Она позвала слугу, чтобы он принес чоку, и усадила сотника на мясную колоду; из кладовой вновь была доставлена корзина с лечебными зельями.
— Этих людей из Саджайо отнесла толпа, — приступил Кенджи к докладу.
Он потянулся к застежке своей кирасы, и его лицо исказила гримаса боли, которую он, впрочем, тут же постарался согнать.
— Оставь это, — сказала Мара. — Давай я позову раба, он тебе поможет.
Но Кенджи был полон решимости выполнить свой долг до конца и не пожелал дожидаться, пока кто-то о нем позаботится. Хотя каждое движение причиняло ему мучительную боль, он расстегнул первую застежку, потом вторую и с усилием продолжил доклад:
— Двое солдат, которые были со мной, мертвы. Один погиб, сражаясь; второй нашел свою смерть в огне, который падал с неба. Толпа уволокла меня далеко, так что я не сразу нашел дорогу к дому, и мне пришлось пробиваться с боем. В храмовом квартале народу скопилось столько, что пройти там оказалось невозможно. Я попытался сделать крюк и пробраться вдоль набережной, но там натолкнулся на завалы: доки и склады разрушены землетрясением.
Появился раб, вызванный Марой, и помог сотнику освободиться от доспехов. Рана кровоточила, и стали видны зловещие темные пятна, проступившие на шелковом стеганом чехле, надетом под лаковые доспехи.
— Там были большие беспорядки, госпожа… — Кенджи шумно вздохнул, когда была снята нагрудная пластина кирасы. Говорил он с трудом. — Всякая портовая голытьба и рыбаки бросились громить баржи, стоящие у причалов, и портовые лавки.
Мара тревожно покосилась на Джайкена, который еще раньше заметил алое зарево пожаров и предсказал — совершенно справедливо, — что все это нанесет ощутимый урон торговле.
— Некоторые склады были взломаны и разграблены. Другие толпы кинулись в имперский квартал — требовать от Стратега пищи и убежища.
Мара жестом призвала его к молчанию:
— Ты с честью исполнил свой долг. Теперь отдыхай, и пусть люди займутся твоими ранами.
Но изрядно помятый сотник нашел в себе силы встать и поклониться по всем правилам. Когда раб принес теплую воду, чтобы увлажнить присохший к коже стеганый чехол, Кенджи снова уселся на колоду и перенес неприятную процедуру, погрузившись в тяжелую летаргию изнеможения.