— Ты же бросил…
Суат, обтирая пачкой сигарет лоб, ответил:
— По-всякому бывает… — Тут оба они вышли, он — впереди, женщина — следом, и исчезли в дожде.
Мюмтаз смотрел им вслед, вдыхая запах самой дешевой туалетной воды. Окна начали новую пляску с дождем, возвращаясь с улыбкой ко всему из обители смерти, охватывая своим кружением все вокруг… Недавние предположения подтвердились; это был Суат, Суат, который был влюблен в Нуран с доисторических времен!
Мюмтаз боялся встретиться с ним глазами, и поэтому лишь раз сумел толком посмотреть ему в лицо. Однако судьбе, подготовившей все эти случайности, было угодно, чтобы это мгновение стало отдельным открытием. Суат, когда Мюмтаз на него смотрел, тихонько улыбался сам себе, словно бы потирал руки и говорил: «Ну вот, мы и эту невзгоду преодолели!» Его улыбка на протяжении многих последующих дней не выходила у Мюмтаза из головы. Ведь молодой человек понял, что здесь стоит забыть о человеческой воле и даже следует выйти за пределы разумных правил жизни. Это была тайная улыбка самого творения. Пусть Суат хвалится столько, сколько ему хочется: «Я умный человек, умею выбираться из запутанных ситуаций!» — пусть восхищается сам собой, пусть говорит, как он хладнокровен. Эта улыбка и его довольный жизнью вид обнаруживали более глупый, более неразумный инстинкт, напоминавший, однако, ту лису из сказок, шкуру которой мы видим в каждой меховой лавке, хотя при этом все утверждают, что хитрее лисы зверя нет; это был инстинкт существа, которое всегда хранило превосходство и считало бы себя успешным только от того, что к нему обращается тот, кого он сам же создал. Однако носитель этого инстинкта был вовсе не из тех, кто ловил свою жертву во что бы то ни стало, на каких бы то ни было небесах, только ради тех притягательных темных сил, вокруг которых кипят сверхъестественные тайны, и не был из тех чудесных жадных и жестоких охотников, которые сразу, на месте раздирают свою жертву на мелкие кусочки и косточки. Здесь не заключалось никакой сказки, никакого полета чувств в сторону величия, красоты, добра. Что касается женщины, то ее манера принимать поражения демонстрировала, что и она из той же породы. Они сразились друг с другом, и она проиграла. Завтра они расстанутся, каждый отправится своим путем, они будут искать новые возможности и иные случайности, она — в погоне за мечтами о свадьбе, Суат — в стремлении забыть в других победах свою воображаемую праздность, затем однажды они встретятся вновь, и снова воссоединятся из-за прошлых воспоминаний и нынешних страхов, бурно выразят свои чувства, может быть, снова отправятся к врачу, еще один ребенок с еще не раскрывшимися глазами будет выброшен в городскую канализацию, так и не повидав света, в ночь своего появления на свет… а они, эти грустные плоды дерева смерти, будут проживать свои судьбы именно так до самого конца, до тех пор, пока сами не опадут и не сгниют.
Мюмтаз поднялся. Оплатил счет. Вышел на улицу. Медленно побрел, не разбирая дороги. Недавнее его головокружение и дурнота прошли; сейчас он испытывал совершенно другую муку. Он думал о маленьком ребенке. О ребенке, которого завтра тонкими щипцами вытащат из матки… Ведь во время этого короткого приключения он обретал собственную жизнь. И завтра ему предстояло умереть. Завтра вечером дрожащей окровавленной человеческой плоти, чему-то странному, похожему на лягушку, с которой сняли кожу, предстояло отправиться в плавание по городской канализации.
И завтра же на острове Хейбелиада сотрудник телефонной станции услышит звонок. Какой-то голос из Стамбула скажет ему: «Санаторий!» — он переключит вилку, которую будет сжимать в руке, на номер санатория, произойдет разговор с больницей, Суата поднимут с постели, он спросит: «Алло, алло, это вы? Все получилось?» — его брови на мгновение нахмурятся, пока не раздастся ответ, какое-то время он будет всем своим существом метаться между двух состояний, затем черты его лица смягчатся, пот на лбу высохнет, и он скажет: «Большое спасибо, братец, огромное спасибо. Передайте ей от меня привет, я потом ее навещу».
Да, именно таким предстояло быть последнему приключению нерожденного ребенка, которое будет пережито другими людьми. Затем вызовут такси, больная женщина с бледным, как мел, лицом вернется в дом к своей родственнице или подруге, служанка врача вымоет инструменты, тазы хорошо промоют под водой.
Он обтер лоб. Он шагал по Истиклялю от Галатасарайского лицея по направлению к Таксиму, не глядя по сторонам.
Маленький ребенок, не родившийся ребенок. Ведь он уже начал жить. Уже больше сорока восьми часов он рос, насколько позволяла его жизнь, взрослел, насколько было возможно. Кто знает, кто мог бы родиться, кем бы стал, что могло бы получиться? Все это происходило только потому, что он, Мюмтаз, полюбил одну женщину и был любим ею. Такова человеческая жизнь. Жить, терпеть поражения от других, медленно задыхаться. Жить…
Однако маленький ребенок, ребенок Суата и этой несчастной женщины с лицом служанки, жить не будет. Завтра вечером ему предстоит умереть.
Какой-то маленький мальчик попросил у него милостыню. Его ноги, лицо, руки — все было в грязи. Он был таким грязным, что его голос, казалось, доносится из болота.
— Помогите ради Аллаха…
Мюмтаз чуть было не спросил:
— Как ты сумел так быстро выбраться из ямы, в которую попал, как ты сумел вырасти таким?
— Помогите ради Аллаха…
Рука Мюмтаза потянулась в карман. Кучка грязи перед ним, завидев это, немного оживилась, дрожавшая в воздухе рука схватила деньги, и, не поблагодарив, мальчик сразу перешел к следующему прохожему.
— Подайте ради Аллаха… — вновь принялся умолять он.
Малышу предстояло умереть. Умереть ради Аллаха. Ему предстояло умереть завтра вечером. Возобновилось то ужасное вращение, все вокруг Мюмтаза вновь пребывало в непрестанном кружении. Звезда, вращаясь, становилась похожа на крутящийся обруч, и по мере того, как она вращалась, все меняло свои места, теряло свои цвет и форму.
— Помогите ради Аллаха…
Одному ребенку предстояло умереть. Завтра ей следует ему позвонить. Ей нужно будет сказать ему: «Все в порядке, все закончилось!» Это означало жить. Все это заключало в себе жизнь. Все, все заключало в себе жизнь — морской окунь под майонезом в витрине лавки по соседству, рядом с которым лежала соленая тонкокожая рыба, сияющая словно желтый жестяной бидон с мутной полировкой, смотревшая на прохожих грязным цинковым блеском угасших глаз; официант из столовой в белом жакете, шагавший следом за Мюмтазом.
Все внезапно окружили его, словно уже давно ждали этого мгновения, того момента, когда Суат войдет в их жизнь; постепенно в этом поразительном круговращении они все окружали его, становясь ближе, крепче, не давая никакой возможности вырваться из этого круга.
«Что делать? Аллах, как же мне спастись?» Внезапно показался маленький лучик солнца. Верхушка дерева засияла мягким блестящим светом, словно волосы ребенка. Мюмтаз остановился. В нем внезапно произошла странная перемена. Не осталось ни недавнего отвращения, ни давления всего, что окружало его. Он смотрел по сторонам, будто бы пробудился от долгого, очень долгого сна. Он вспомнил Нуран с незнакомым до сих пор чувством счастья и с очень острой тоской. Он продолжал смотреть на освещенную макушку дерева и, глядя на нее, словно бы этот влажный свет был крепко связан с Нуран и шел из той далекой страны, где она жила, тосковал по своей возлюбленной. В его жизни Нуран еще была, и так как она существовала, то все другие неясные лица, заполняющие оборотную сторону жизненной медали, стерлись.