«Вожак стаи». Полное руководство по дрессировке и воспитанию собак - читать онлайн книгу. Автор: Цезарь Миллан, Мелисса Джо Пелтье cтр.№ 49

Свой третий день рождения я отметил на ранчо деда: мы переехали в Масатлан три года спустя.

Оказалось, что Масатлан был очень дорогим городом. На ферме мы выращивали и растили почти всю нашу еду, так что даже в не самые лучшие времена моя мама всегда могла наскрести что-нибудь из того, что у нас еще оставалось.

В городе так не получалось. В нашей маленькой квартирке было только две комнаты: кухня, совмещенная с гостиной, и спальня — все, что нам оставалось, это держать несушек в и так забитом всем подряд холле. Мы больше не могли выращивать свои овощи и фрукты, так что практически все, что мы ели, приходилось покупать на рынке. Ладно, супермаркет с его изобилием еды был чудом сам по себе. Но мои родители не подозревали, во сколько обойдется такой образ жизни. Мы ели много круп, лепешек и бананов. Редко когда мы могли позволить себе мясо — цыпленок или свиная нога были блюдами рождественского стола. Мясо было для богатых. В наши дни некоторые люди выбирают вегетарианскую диету по зову сердца, но именно так моя семья вынуждена была питаться в то время. Мы не называли себя вегетарианцами — мы ели только овощи, потому что только их мы и могли себе позволить.

Но не еда и не отсутствие денег делали мою жизнь тоскливой. Потеря свободы делала меня беспокойным, я чувствовал себя загнанным в ловушку, я задыхался.

Как только прелести новизны нашей теперешней жизни поблекли, я начал замечать все то, что я ненавижу в городе. Для начала этот шум: постоянный грохот от уличных торговцев, пронзительные гудки машин, бесконечные драмы в соседних квартирах, которые исполнялись исключительно на повышенных тонах. Стены были не толще бумаги, а поскольку у нас не было кондиционера, окна были открыты постоянно. Это значило, что мы слышали каждую хлопнувшую дверь, каждую упавшую тарелку, каждый радостный визг или злобный рев.

Я тосковал по темным ночам на ферме, где иногда единственными доносящимися до нас звуками было пение сверчков и лягушек. Многие взрослые в нашем доме напивались по выходным, и возвращение их было громким и безумным. До того я никогда не видел пьяных, и зрелище взрослого человека, который спотыкается на каждом шагу и бормочет странные вещи, было пугающим.

Но хуже всего, город вместо того, чтобы делать мой мир все больше и больше, как мне казалось поначалу, начал, похоже, сжимать его. В нем был слишком высокий уровень преступности — и некоторые совершались в открытую. Мы постоянно слышали о наркотиках и похищении детей, и моя мать жила в вечном страхе за нас. Она стала сверхзаботливой. И установила целый кодекс правил, определяющих, куда мы могли или не могли пойти перед и после школы, и родители жестоко наказывали меня, если ловили на их нарушении. А я преступал постоянно. Вся моя природа противилась жизни за забором.

Жизнь в конуре

Если уж я чувствовал себя зверем в капкане, то представьте, чем должен был стать переезд для Регалито. Маленький пес, который знал в своей жизни только свободу деревенских просторов и постоянное поддерживающее присутствие своей стаи. И хотя хвост его яростно крутился, когда я возвращался из школы домой, чтобы поиграть с ним, или когда моя мать ставила перед ним миску редких остатков от цыпленка, было ясно, что ему скучно и он подавлен.

Регалито начал вести себя так, как, теперь-то я знаю, ведут себя несчастные собаки. Он грыз мебель и постоянно гавкал. Он бросался на окна в отчаянной попытке выглянуть наружу. Мы жили на втором этаже, так что смотреть особенно было не на что. Проще говоря, он жил в месте, которое больше всего напоминало конуру. И я тоже.

Я быстро понял, что для животных город — жестокое место. Его обитатели обращались с ними с куда меньшим почтением, чем мой дед. На ферме собаки трудились бок о бок с людьми, как наши компаньоны и помощники. В городе собаки бродили по улице стаями, воруя еду и поедая объедки из мусорных баков. Собаки здесь были досадной помехой. Люди бросали в них камни. В этом было немало иронии — в деревне собаки были интегрированы в человеческий социум и одомашнены, и потому они были мирными, добродушными существами. Но в городе они становились почти дикими волками.

Я никогда не забуду, как впервые в своей жизни увидел собаку на крыше. Это был еще один странный обычай городских. Большинство крыш в Масатлане плоские; когда чужак проходил улицами рабочего района, его немедленно встречали и провожали хриплым гавканьем собаки, мечущиеся по крышам над ним. К этому более или менее и сводилась роль собак в Масатлане: работать дешевой сигнализацией.

Проблема в том, что собаки проводили там всю свою жизнь. Они не могли спуститься без посторонней помощи, и, если вдруг кто-нибудь не сжалится над ними, они не могли пойти куда-либо еще. На крыше им нечем было заняться: они носились кругами по своей жалкой территории, таращась вниз сквозь прутья, рыча и лая на все, что им казалось выбивающимся из общего порядка. А поскольку крыши были еще и тем местом, где бедные семьи вроде нас развешивали выстиранное белье, то эти собаки превращались в настоящих разрушителей. Их энергия, у которой никогда не было другого выхода, вынуждала их бросаться на развешанные вещи, рвать их в клочья и дожевывать то, что не было разорвано. Подобно людям на улицах, домовладельцы регулярно приходили к тому же выводу и считали собак ненужным хламом и так к ним и относились. В Масатлане уважения к собакам не было.

Поэтому наши соседи считали нас полусумасшедшими из-за того, что мы держали собаку в квартире. Цыплят и попугаев они еще могли понять, но собака?! Хотя иногда по выходным мне разрешали взять Регалито на пляж или выпустить на нашу крышу, чтобы он мог там побегать и поиграть, но все равно большую часть времени он проводил взаперти в холле нашей крошечной квартирки.

Поскольку я был юн и привык к естественной свободе собак на ранчо, я не понимал даже того, что Регалито нужно выводить на прогулку. Да я и ни разу не видел никого в Масатлане, кто бы выгуливал собак. Кроме того, тротуары были узкими, а машины проносились слишком близко к прохожим. В трепете за мою жизнь мать не разрешала мне слоняться по улицам в одиночестве. В результате по мере того, как месяц утекал за месяцем, мой маленький Регалито становился все более и более несчастным и нервным.

И хотя мы всей семьей начали новую жизнь в городе, я думаю, каждый из нас пытался воссоздать то простое, естественное существование, которое давало нам ранчо. Я боролся сильнее всех, и я проигрывал. Мне нужно было примириться с обстоятельствами, но вместо этого я боролся с ними. Я все больше и больше становился похож на Регалито, рыча на проносящуюся мимо жизнь и подпрыгивая, чтобы выглянуть в окно. Или на одну из тех собак на крышах, запертых над улицами, чьим единственным развлечением было белье на веревках.

Вглядываясь в прошлое, я чувствую, как меня подавляет это сходство между моей жизнью и судьбой Регалито и тех одиноких крышных собак Масатлана. Как и они, я — физически и психологически — был заперт в клетке и глубоко подавлен, чувствуя, что никогда уже не смогу обрести себя, настоящего себя. Глядя на тех собак, пытающихся заполнить свою пустую жизнь бесконечным обходом своей крыши, прыжками и рычанием, я отыгрывал такую же роль, только по-другому.