Ночной сторож, или семь занимательных историй, рассказанных в городе Немухине в тысяча девятьсот неизвестном году - читать онлайн книгу. Автор: Вениамин Каверин cтр.№ 55

Через час она уже садилась в поезд, а сороки провожали её. Их было так много, что один местный Любитель Природы даже написал об этом в газету. Его особенно поразило, что, улетая, они покачивали крыльями, как самолёты, — он не знал, что они прощались с Таней.

— Шакерак! — высунувшись в окно, крикнула им Таня.

Это значило: «Будьте счастливы!»

— Шакерак маргольф! — отвечали сороки.

Это значило: «До свидания, мы тебя не забудем!»

Прошёл месяц, за ним другой. Наступила осень. А осенью, как известно, ребята начинают понемногу забывать о том, что случилось летом. Забыла и Таня. Петька, которого она пригласила на день своего рождения, тоже забыл, тем более, что для него важнее всего были книги, стоявшие в нарядных переплётах у бывшего Великого Завистника, а он с тех пор прочёл много других, поинтересней.

Он опять потолстел, но был уже не трусишка, как прежде, а толстый храбрый мальчик, успевший — это было видно по его толстому носу — испытать в жизни немало.

Конечно, Таня пригласила не только его, но и Ниночку, и Лекаря-Аптекаря, и косолапенькую Лору, которая научилась теперь ходить легко, как снегурочка, или, во всяком случае, не так тяжело, как медведь.

Дети говорили о своих делах, а взрослые — о своих. И всё было так, как будто на свете нет и никогда не бывало сказок.

И вдруг Солнечные Зайчики побежали по комнате — весёлые, разноцветные, с коротенькими розовыми хвостами.

Одни спрятались среди стаканов на столе, другие, кувыркаясь и прыгая, побежали вдоль стен. А один, самый маленький, уселся на носу Лекаря-Аптекаря, отогнув разноцветные ушки.

Это Петька откупорил бутылку с Солнечными Зайчиками — разумеется, просто из озорства, потому что у всех и так было превосходное настроение.

Но, может быть, Солнечные Зайчики выскочили не из бутылки? Может быть, по улице пронесли зеркало? Или в доме напротив распахнули все окна?

Так или иначе, всё кончается хорошо. А ведь это самое главное — не правда ли? — особенно если всё начинается плохо.

— Конечно, всё, что касается сорок, не может пригодиться для моего путеводителя, — сказал дядя Костя. — Но то, что случилось с Аптекарем и его Аптекой, — помилуйте, да это же бесценный материал, который может украсить раздел «Знаменитые здания»! Ручаюсь, что ни одна аптека в СССР не может похвастаться такой историей. Порошки, пилюли, банки и склянки, скучая по своему хозяину, летят за ним в другой город без ведома и разрешения Начальника Аптекоуправления! Какова привязанность! Однако есть неясность. Николай Андреевич был известным художником и жил в Москве. Почему он переехал в Немухин? Очевидно, Нил Сократыч об этом не знал.

— А вы знаете?

— Да. Во-первых, потому, что Мария Павловна — коренная немухинка, и, когда ей предложили должность Директора Института Красоты, отказаться она была просто не в силах. А во-вторых, потому, что Николаю Андреевичу после болезни доктора запретили жить в больших городах. Живопись он не бросил, но Главному Архитектору города Немухина и без живописи хватает дела. Так или иначе, кое-что мне пригодится. Я, кстати, успел уже написать первую фразу: «Время основания Немухина история точно ещё не установила; по-видимому, оно затерялось в седой глубине веков». Ну как?

— Отлично.

— «И только легенды, дошедшие до нас, — продолжал дядя Костя, — говорят, что он был основан в XX веке».

— Превосходно!

— А вот с картой беда! К Путеводителю надо приложить карту, а у меня, как на грех, ещё в школе по географии были двойки и тройки.

Я взглянул на карту, которую начертил дядя Костя, и подумал, что для путеводителя она всё-таки едва ли может пригодиться. Площадь Фигурного Катания, которая называлась так, потому что зимой на ней устраивался каток, он переименовал в Площадь Бальных Танцев на Льду. Прямой переулок в Не Очень Прямой.

Я объяснил ему, что переименование улиц — обязанность Горсовета, и хотя похвально, что дядя Костя взял это на себя, однако карта, приложенная к Путеводителю, должна соответствовать действительности, а не воображению.

— Жаль, — со вздохом сказал дядя Костя. — Ну что же! Тогда придётся попросить Павла Степановича. Ведь он, как учитель географии, в этом деле, как говорится, дока.

— Без сомнения!

— Так, может быть, заглянем к нему?

Гроссмейстер был занят, когда мы пришли: выслушивал ежа, у которого было больное сердце.

— Н-да, — задумчиво сказал он. — Сердечная недостаточность. Вам сколько лет?

Ёж показал лапкой сперва пять, а потом ещё три.

— Восемь? Немало. Надо почаще отдыхать, мой милый.

Ёж послушно пошевелил коротким хвостиком и ушёл, а дядя Костя развернул перед Павлом Степановичем свою карту.

Кстати, рассказывая о Гроссмейстере, я совершенно забыл упомянуть, что он был человеком удивительно вежливым — не случайно, например, он обратился к ежу на «вы». Лицо его осталось совершенно спокойным, когда он рассматривал карту, — без сомнения, он боялся, что даже добродушная улыбка обидела бы дядю Костю.

— Я попрошу своих десятиклассников начертить карту Немухина, — сказал он, — и самой удачной мы воспользуемся для Путеводителя. Идёт?

И в эту минуту… Трудно даже сказать, что случилось в эту минуту! На первый взгляд ничего не случилось. Радио было включено, и, когда мы вошли, передавалась музыка. А теперь музыка прекратилась, и звучный женский голос сказал: «Приятная новость! Журнал «Новости науки и техники» вместо очередной корреспонденции напечатал сказку «Песочные часы», подписанную Н. Кто. Это можно понять как «Никто» или «Некто». Мы подозреваем, однако, что таинственный «Некто» или «Никто» знаком немухинцам и что они порадуются вместе с нами».

Забегая вперёд, я должен заметить, что эта заметка произвела сильное впечатление в городе — не было дома, в котором её не прочитали бы вслух. Теперь редко употребляется слово «фурор», то есть шумное публичное одобрение. Так вот, заметка произвела фурор, причём, обсуждая её, немухинцы делились радостными предположениями, хотя для радости не было, казалось бы, никаких оснований. Разговоры вертелись вокруг загадочного вопроса: «он» или «не он». Одни утверждали, что это «он», поскольку «он» подчас подписывался «Никто». А другие, что это — «не он», поскольку иногда под его корреспонденциями стояла подпись «Некто».

Но был в городе один человек, который не только огорчился, услышав по радио эту заметку, но перестал спать и даже провёл целый день в постели с холодным, мокрым полотенцем на лбу. Это был — вы не поверите! — Павел Степанович Неломахин. Куда делась его невозмутимость, спокойствие, трезвый, рассудительный ум? В старом халате он, ничего не делая, бродил по квартире. И это началось именно в тот день, когда мы советовались с ним насчёт карты Немухина.