Ночной сторож, или семь занимательных историй, рассказанных в городе Немухине в тысяча девятьсот неизвестном году - читать онлайн книгу. Автор: Вениамин Каверин cтр.№ 35

Она смутилась до слёз, когда Пётр Степанович заговорил о Юре, и побледнела, как будто кто-то спрятал её под папиросную бумагу.

— Ну, как он? Я получила от него письмо, только два слова: «Не забывай!» — и рисунок сильванта. Вы не знаете, получил ли он мой ответ?

— Не думаю. Я говорил с ним перед отъездом.

— Я ведь так и не знаю, что с ним случилось! Хотя мне стало смешно, когда я прочитала «Не забывай», но одновременно я заплакала, потому что всё это очень грустно. Он постоянно рисовал своих сильвантов, мы часто говорили о том, что люди должны понимать язык деревьев. Однажды я даже показала ему глиняный горшок с углями и постаралась уверить, что это не угли, а погасшие звёзды. Но ведь это казалось нам только игрой!

— Понимаю. А потом в вашу игру вмешался очень плохой человек, которого даже трудно назвать человеком. Но вот о чём я хотел у тебя спросить… Юра упомянул в одном разговоре о какой-то ветви, полной цветов и листьев. Я не стал расспрашивать, но мне показалось, что эта ветвь имеет для него особенное значение.

Ириночка засмеялась, и сразу стало ясно, что она любит петь. У неё был музыкальный смех.

— Ах, это тоже была просто игра! Мы постоянно придумывали что-то, и однажды, когда встретились на набережной, он спросил: «Хочешь, я подарю тебе кота с рубиновыми глазами? Или зеркальце из пушкинской сказки, ведь ты не догадываешься, что краше тебя нет никого на свете?» Я засмеялась и сказала: «Иди туда, не знаю куда; принеси то, не знаю что». И он бросился бежать по самому краешку набережной — это было вечером, и я испугалась, что он упадёт в море. Но он не упал: через несколько минут он вернулся. «Я перелетел через самый высокий в мире забор, — сказал он, — и оказался в саду, который обиделся бы, если бы его назвали прекрасным. Это сад, в сравнении с которым висячий сад Семирамиды показался бы скучным городским сквером. Я пробежал вдоль кустарника и задел плечом ветку, прошелестевшую листьями и цветами. Вот она».

— И, надеюсь, ты не рассталась с нею?

Теперь Пётр Степанович побледнел от волнения и тоже выглядел так, как будто его сунули под папиросную бумагу.

— Конечно, нет. Ведь это подарок Юры. По утрам я здоровалась с ней, а вечерами желала ей спокойной ночи. И хотя каждые два-три дня меняла воду в кувшине, ветка увяла — листья пожелтели и осыпались, цветы состарились и умирают, как люди. И теперь она стала похожа на обыкновенную палочку.

— Нет, она стала похожа на необыкновенную палочку, — энергично возразил Пётр Степанович, — и, если действовать осмотрительно, с её помощью я верну тебе Юру.

На первый взгляд нельзя сказать, что Пётр Степанович стал действовать так уж умно и неторопливо. На самом же деле он действовал именно так.

Прямо от Синицыных он явился в приёмную Главного Филиала и спросил:

— Лука Лукич у себя?

— Позвольте, позвольте, — сказал секретарь. — А кто, позвольте спросить, разрешил вам называть Мэра Лукой Лукичом? Вы, очевидно, приезжий и не знаете, что по имени-отчеству его может называть только тот, кто выиграет у него партию в «японский сундучок».

— Считайте, что я её уже выиграл, — возразил Пётр Степанович и открыл дверь кабинета.

Надо признаться в том, что Юра довольно верно описал своего отчима: Лука Лукич был невзрачен, тощ и, хотя ежеминутно пыжился, как бы уверяя себя (и других), что он личность значительная, сразу было видно, что перед вами мелкий проходимец. Нос его действительно был похож на подгнившую сливу, рот маленький — он ежеминутно вытирал его носовым платком, глазки плоские, как у летучей мыши. Однако в этих глазках прятались коварство, хитрость и злоба, и по временам они начинали крутиться, как на шарнирах, чего никогда не бывает у обыкновенных людей.

— Здравствуйте, Лука Лукич!

— Обратитесь к секретарю!

— Прежде всего позвольте представиться: Пётр Степанович Неломахин.

— Обратитесь к секретарю!

— Послушайте, нам надо поговорить, но называть вас Мэром я не согласен. Если угодно, сыграем в «японский сундучок». А потом поболтаем.

— Что?

Лука Лукич засмеялся. Он вынул из кармана и бросил на стол колоду, сложившуюся, как веер.

— Нет, уж извините, — возразил Пётр Степанович. — Я предложу вам свою колоду.

Телефон зазвонил, Лука Лукич рявкнул в трубку:

— Я занят! — И, вызвав секретаря, сказал ему: — Приём закрыт.

— Слушаюсь, Мэр, — прошептал секретарь. У него почему-то дрожала челюсть.

Игра началась, первые карты легли на стол, и между ними сразу пошёл разговор. Старые знакомые, они давно не встречались.

«Люди — наша судьба, — сказал Король Пик, — а мы — судьба людей. Но на этот раз истрёпанные бумажки, которые они называют деньгами, кажется, не играют существенной роли?»

«Вы правы. Ваше Величество, — заметил Валет Бубён. — В этой игре деньги не играют роли. Гроссмейстер приехал в наш город для благородной цели. Он хочет спасти юношу, который даже не подозревает, что когда-нибудь он станет великим поэтом».

«Совершенно верно, — отозвалась Дама Бубён. — Мы должны помочь Гроссмейстеру выиграть. Тем более что этот Мэр лишён вкуса. Мне стыдно участвовать в игре, которой пользуются шулера в карточных притонах». — И она осталась в руках Петра Степановича, потому что он проиграл бы, положив её на стол.

Возможно, что Мэр догадывался об этом разговоре. Колода Ивана Георгиевича была, как это делали в старину, напечатана по доскам, а доски старый мастер резал с такой любовью и вдохновением, что эти чувства передались картам. И это было очень кстати, потому что в «японском сундучке» всё решает Случай, а карты вложили в игру Разум, и Случай потеснился, а потом совсем ушёл, ни с кем не простившись.

Лука Лукич вдруг бросил карты — он проигрывал — и засмеялся.

— Чёрт с вами, называйте меня, как хотите. Кого же вы намерены спасать? И вообще, что вам от меня угодно?

Пётр Степанович аккуратно сложил колоду и спрятал её в карман.

— Видите ли, я намерен говорить о вашей, как это ни странно, склонности к проказам. У вас, если не ошибаюсь, приличный автомобиль — я заметил его у подъезда. Но ведь это не единственный способ передвижения, которым вы пользуетесь, не правда ли?

Сизый нос мгновенно разгорелся и даже замерцал, утратив своё сходство с подгнившей сливой. Плоские глазки бешено завертелись, и в кабинете почему-то запахло серой.

— Ну, положим, не единственный. А вам-то что за дело?

— Вопрос чести.

— Чести?

Лука Лукич засмеялся, и Пётр Степанович невольно почувствовал холодок в сердце от этого негромкого, ядовитого смеха.

— По меньшей мере моей чести как Гроссмейстера по спасанию людей, птиц, зверей и полезных насекомых.