Собрание сочинений в пяти томах. Том 3 - читать онлайн книгу. Автор: О. Генри cтр.№ 50

Стрелки часов уже приближались к десяти, когда Танзи играл на бильярде со своими приятелями. Иногда по вечерам его отпускали из аптеки после семи. Даже среди своих друзей Танзи был всегда боязливым и сдержанным. В своем воображении он совершал бесстрашные подвиги, демонстрировал примеры непревзойденной галантности, но в жизни был бледным юношей двадцати трех лет, слишком скромным, с ограниченным словарным запасом.

Когда пробило десять, Танзи торопливо отложил в сторону кий, постучал по стеклу витрины монеткой, чтобы привлечь к себе внимание служащего и получить от него деньги за выигрыш.

— Что за спешка, Танзи? — поинтересовался один из друзей. — У тебя снова свидание?

— Танзи и свидание? Такого в жизни быть не может! — откликнулся другой. — Он должен вернуться поскорее домой по приказу той, на которую он заглядывается.

— Нет, такого быть не может, — возразил бледный юноша, вынимая толстую сигару изо рта. — Танзи боится опоздать, потому что мисс Кэти может спуститься по лестнице и запереть дверь, оставив его без поцелуя!

От такого добродушного подшучивания кровь в жилах Танзи воспламенилась, ибо приговор шутника был верен — запрет на поцелуй. Он был его мечтой, его дикой надеждой, но Танзи не мог даже думать об этом, так это было далеко от него, так для него свято.

Бросив холодный, полный презрения взгляд на шутника, — такая месть вполне увязывалась с его робким характером, — Танзи вышел из игрового зала и, спустившись по лестнице, вышел на улицу.

Вот уже два года он тайно обожал мисс Пек, боготворя ее на почтительной дистанции, с которой ее прелести обретали просто звездную яркость и были окутаны какой-то тайной. У мисс Пек было несколько выбранных ею пансионеров, и Танзи в их числе. Другие молодые люди запросто возились с Кэти, гонялись за ней с крикетными клюшками и развлекали ее, позволяя себе такие вольности, от которых у Танзи холодело сердце в груди. Признаков, говоривших о его обожании этой девушки, было у него совсем немного: запинающиеся пожелания доброго утра, взгляды, бросаемые им на нее исподтишка за едой и время от времени (о, сладость!) восхитительная игра с ней в крибедж, заставлявшая его постоянно краснеть, в гостиной в редкий вечерок, когда по чудесному стечению обстоятельств у Кэти не было свидания и она оставалась дома.

«Поцеловать его в холле! Скажет же!» Ах, как он этого боялся, и это был не простой страх, а трансцендентный. Наверное, такой испытывал Илья-громовержец, когда колесница уносила его в неизвестное.

Но сегодня остроты его сверстников очень сильно язвили его, вызывая ничем не оправданные бунтарские чувства. Это был отважный, безумный, просто атавистический вызов. Им все больше овладевал дух корсара, авантюриста, любовника, поэта. Звезды у него над головой теперь не казались ему столь недосягаемыми и далекими; они не столь далеки, не дальше, чем мисс Пек с внушающей ему страх сладостью своих сулящих наслаждение губ. Какая у него все же странная, драматичная судьба! Теперь он все острее ощущал, как ему необходимо утешение. Салун находился совсем рядом, и он понесся туда, где заказал себе абсент, этот напиток, наиболее полно отвечавший его нынешнему настроению — настроению повесы, понапрасну покинутого, вздыхающего возлюбленного.

Он выпил стаканчик, потом второй, после и третий, покуда им не овладело странное, возбужденное ощущение его полной отстраненности от всех земных дел. Танзи, конечно, не был выпивохой, и три абсента с анисовой водкой, опрокинутые за несколько минут, вскоре доказали его полный непрофессионализм в этом искусстве. Танзи просто топил в алкоголе свои печали, которые, как о том свидетельствуют история и традиция, в нем легко тонут.

Выйдя на тротуар, он с вызовом, презрительно щелкнул пальцами в направлении дома мисс Пек, сделав разворот, отправился в путешествие, как Колумб, в дикую стихию волшебной улицы. Такое сравнение нисколько нельзя считать преувеличенным, ибо, кроме маршрута аптека — пансион, ноги его долгие годы ничего другого не знали. Аптека — пансион: между этими двумя портами он уверенно передвигался, и побочные течения редко уводили в сторону нос его корабля.

Танзи беспечно шел вперед, и, может, из-за незнания этого района или из-за его недавнего стремления к отважным блужданиям, а возможно, и из-за замысловатых нашептываний какой-нибудь зеленоглазой волшебной феи, он наконец оказался в гулком, темном, незастроенном, безлюдном проезде. Он шел себе, шел, покуда дорога не кончилась, как она кончается на многих улицах испанской застройки в старинном городке Сан-Антонио, и покуда он не ударился головой о прочную высокую кирпичную стену. Нет, улица не умерла, она еще жила! Казалось, она еще дышала через узкие ноздри выходов — узкие сонные лощины, выложенные камнем и неосвещенные. На пригорке улицы, справа, просматривался призрак пяти освещенных ступеней из известняка, а с двух сторон возвышалась такая же высокая стена из того же строительного материала.

Усевшись на одной из этих ступенек, Танзи предался мечтам о своей любви: она ведь так никогда и не сможет узнать, что она — его настоящая любовь. Размышлял он и о матушке Пек, этой толстой, доброй, бдительной, не лишенной приятности женщине. Думал Танзи и о том, что они обязательно снова должны сыграть с Кэти в крибедж в гостиной. Хотя он работал в аптеке по сниженным ценам, жалованье ему не снизили, и в заведении Пеков он, можно сказать, был среди пансионеров «звездой». Думал он и о капитане Пеке, отце Кэти, о человеке, которого он боялся и ненавидел: обычный невоспитанный бездельник и мот, паразитирующий на труде женщин, в общем, странный тип, да и, судя по его репутации, не совсем чист.

Ночь становилась холоднее, улицу заволакивал туман. До центра города, с его шумом, отсюда было явно не близко. Далекие огни дрожали, отражаясь в высоких клубах тумана, превращались в конусообразные вымпелы, странные свечения необъяснимых красок, призрачные, растекающиеся волны электрических вспышек. Теперь, когда он присмотрелся к ставшей ему ближе темноте, он разглядел на стене, которая преградила путь улице, кладку из камня, утыканную острыми шипами. Там, за ней, как ему показалось, маячили остроугольные горные пики с нанизанными на них то там то здесь маленькими светящимися параллелограммами.

Пытаясь разобраться в представшей его туманному взору картине, Танзи понемногу убедил себя, что эти кажущиеся ему горы на самом деле — монастырь Святой Мерседес. С его древним массивным мрачным строением он был лучше знаком под другим углом зрения. До него донеслось чье-то мелодичное пение, и это подтвердило его предположение. Священные церковные гимны распевали чьи-то высокие, приятные, исполненные гармонии голоса — такими голосами отвечают одухотворенные монахини на задаваемые им вопросы.

Но когда же сестры поют? В какое время? Который же нынче час? — пытался догадаться он. Шесть, восемь или двенадцать? Вдруг начались какие-то странные вещи. Все воздушное пространство над его головой вдруг заполнили белые, бьющие крыльями голуби, сделав несколько кругов, они уселись на монастырскую стену. Стена расцветилась множеством сияющих зеленых глаз: они, моргая, уставились на него с каменной кладки. Вдруг из ямы на этой изрытой впадинами улице возникла классическая розовая нимфа и стала танцевать — такая легкая, воздушная, босоногая, танцующая на неровных плитах. А по небосводу двинулось стадо кошек с кокетливыми ленточками на шее — это было удивительное, воздушное шествие. Пение становилось все громче. Ошибшиеся сезоном сияющие жучки-светлячки, танцуя, улетели прочь, а из темноты донеслись какие-то странные шорохи, которые ничего ему не говорили в свое оправдание.