Александр I. Самодержавный республиканец - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Ляшенко cтр.№ 56

Вместе с тем Александр призывал членов Священного союза жестко воздействовать на турок дипломатическим путем, дабы защитить греков и балканские народы от османского произвола. Однако союзники были озабочены не национальным и религиозным угнетением этих народов, а возрастанием влияния России на Балканах и отказались вмешиваться в турецкие дела. Дошло до того, что в августе 1825 года Александр Павлович был вынужден объявить, что «отныне Россия будет следовать своим собственным видам и руководствоваться своими собственными интересами». Для него стало ясно, что единой христианской семьи народов создать не удалось и Священный союз превратился в международный военно-консультационный орган, занятый сохранением существующих на континенте режимов. С точки зрения практической политики он являлся достаточно важным установлением; по мнению же российского императора, перестал быть инструментом, преобразующим Европу на новых, более справедливых, религиозных основаниях.

Заметим, что вернувшись после Венского конгресса в Россию, Александр I не стал устраивать общенационального праздника по случаю окончательной победы над Наполеоном. Сам он видел в подобном решении лишь проявление необходимого христианского смирения и скромности. Не желая мыслить категориями реальной политики, внезапно ставшей для него второстепенной и не соответствующей новому умонастроению, монарх упустил возможность сплотить нацию воспоминаниями о пережитых невзгодах и действительно грандиозной победе. Александр не любил вспоминать не только о событиях войны 1812 года, но и о Заграничных походах русской армии (российскими властями не было сооружено ни одного памятника в память о погибших в Европе солдатах и офицерах). Пытаясь объяснить такое отношение монарха к важнейшему делу его царствования, полковник Тимофей Егорович Бок в марте 1818 года направил Александру I записку, в которой говорилось: «Почему император ненавидит тех, кто хорошо послужил родине в 1812 г.? Потому что они напоминают ему о его собственном бесчестии…» . Полковник поплатился за это послание заключением в Шлиссельбургскую крепость. Зато по приказу монарха годовщина создания Священного союза ежегодно отмечалась в православных церквях, но и эта дата к концу жизни перестала его активно интересовать.

Следует отметить, что в глазах европейцев быстро менялись образ России, ее восприятие. В 1812–1815 годах империю и Александра славили как спасителей Европы от тирана, но вскоре его стали считать прямым наследником Наполеона. Попытки Александра Павловича создать единый Священный союз привели к тому, что в умах европейской общественности утвердилась мысль, что Россия, подобно наполеоновской Франции, стремится к созданию всемирной монархии под своей эгидой. Европу не убедил даже добровольный вывод российских войск в 1818 году из Германии и Франции. То есть Россия становилась объектом опасений самых различных политических сил Западной Европы: и тех, кто жаждал революционных перемен, и тех, кто допускать их не хотел.

Постепенное разочарование Александра Павловича внутренней и внешней политикой постоянно дополнялось личными неурядицами, а то и трагедиями. Поскольку частная жизнь самодержцев всегда является делом общегосударственным, есть не просто смысл, но и настоятельная необходимость присмотреться к ней внимательнее.

Братья и сестры

Скажем сразу, что личная жизнь Александра Павловича оказалась довольно запутанной и далеко не безоблачной. О его непростых отношениях с матерью мы уже не раз упоминали. В них присутствовали соответствующее почтение, внимание и уважение, но особенной теплоты, родственной близости явно не наблюдалось. Специфическое (точнее, несколько устарелое) понимание Марией Федоровной приличий и норм поведения, которых должен придерживаться наследник престола, а затем и самодержец, ее политические амбиции и взгляды на управление страной не только не были близки старшему сыну, но порой явно настораживали его. Императрица-мать пыталась играть роль главы царствующей фамилии, а у Александра Павловича ощущение этой самой «фамилии», то есть семьи, почему-то никак не возникало.

Из братьев ближе всех к нему по возрасту был Константин, разница между ними составляла всего лишь год и семь месяцев. Однако они оказались совсем разными по характеру и темпераменту, что отчетливо проявлялось уже в раннем детстве. Когда юный Александр сидел за книгами, Константин предпочитал играть с солдатиками или подаренной бабушкой детской сабелькой. Если ему пытались ставить в пример старшего брата (до индивидуального подхода к ученикам тогда еще не додумались), он заявлял: «Он царь, а я солдат, что мне у него перенимать?» По поводу воспитания второго сына Павла Петровича и Марии Федоровны исследователи говорят, что его надо было учить иначе: другим учителям, другим тоном, в другом темпе и другим предметам. Однако этого сделано не было.

Его звездный час пришелся на знаменитый Итальянский поход А. В. Суворова. Полномочия великого князя в этом походе оказались абсолютно туманными. С равным успехом он мог считаться посланником Павла I, сторонним наблюдателем или подчиненным Суворова. Поначалу, упиваясь новой для себя ролью, молодой Константин пытался фордыбачить, занять в армии какое-то особое положение, но после жесткого разговора с главнокомандующим сделался паинькой и примерным офицером. По возвращении из похода он купался в лучах славы на зависть старшему брату, но длилось это недолго. Как только Константин попробовал втолковать отцу, что обувь солдат и офицеров, выполненная по прусским образцам, не годится для длительных переходов, тот закричал: «Я вижу, ты хочешь ввести потемкинскую одежду в мою армию!» — и всё пошло по-старому. Ведь вслед за одеждой в армию могли вернуться и потемкинские порядки, а подобная перспектива монарха никак не устраивала.

_{Александр I с братьями, великими князьями Константином, Николаем и Михаилом.}

_{Литография 1810— 1820-х гг.}

В заговор против Павла I Александр, по совету Палена, Константина посвящать не стал — видимо, заговорщики не слишком надеялись на его здравомыслие и умение хранить тайны. Поэтому на протяжении всей жизни, в отличие от старшего брата, угрызениями совести он не мучился. Константин в принципе не был склонен к рефлексии, поэтому совесть редко напоминала ему о своем существовании. Убийство отца — событие, конечно, неординарное, оно могло потрясти и Константина, однако ничего подобного с великим князем не произошло.

События 11 марта 1801 года он воспринял как трагическое следствие естественного для любого самодержца риска, хотя память о судьбе отца и боязнь престола остались у Константина надолго. А тень того или иного престола преследовала его чуть ли не постоянно. В течение не слишком долгой жизни великому князю примеряли восемь корон: греческую, албанскую, дакийскую, шведскую, польскую, сербо-болгарскую, французскую, русскую, — но увенчать голову ни одной из них ему так и не довелось. Константин Павлович участвовал в войнах с Наполеоном в 1805–1807 годах и оказался настолько впечатлен гением французского императора, что сделался горячим сторонником мира с ним. Он так твердо уверовал в то, что новое столкновение с Бонапартом сулит разгром русской армии и падение династии Романовых, что даже предлагал себя в качестве посла для мирных переговоров с императором Франции.