Безбилетный пассажир  - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Данелия cтр.№ 49

Так что теперь у отца появилось много свободного времени, и он с утра до ночи пилил и строгал доски – сооружал книжные полки во всю стену.

Отца приглашали на работу в другие ведомства. Но он отказывался:

– Замом не пойду. Или рабочим, или начальником, – и продолжал делать полки.

Через полгода родное Министерство транспортного строительства назначило отца в «почтовый ящик» – начальником закрытой стройки. И полки он теперь доделывал вечером, после работы.

Когда он вышел на пенсию уже окончательно, он часто слушал по «Спидоле» «Голос Америки». И возмущался:

– Вот врут!

– А зачем ты слушаешь, если врут? – говорила мама. – Просто ты понимаешь, что они говорят правду, но боишься сам себе в этом признаться.

И они начинали ругаться.

Отец искренне верил в социализм. Он возмущался тем, что происходит в стране, но списывал это на ошибки, на людей, на бюрократизм, а не на строй. Он считал, что справедливее общественного устройства, чем социализм, человечество не придумало, надо только, чтобы все жили сознательно. И сам старался так жить.

После войны правительство выделило генералам участки и деньги на строительство дач. Дали и отцу. Отец и мама всегда мечтали о даче. И мы всей семьей – мама, папа, Наташа, я и собака Булька – каждый вечер сидели и проектировали дачу. (Помню, я себе «выбил» мезонин с балкончиком.) Спроектировали и начали строить. В выходные дни мы всей семьей ездили на стройку будущей дачи. Отец вкалывал вместе с рабочими и меня заставлял. Мама и Наташа ходили по участку, планировали, где что лучше сажать, а Булька резвился на травке и задирал на березки ногу. Денег не хватило, отец залез в долги, продал даже свои ботинки с рантом. А потом в газете написали, что было бы справедливо, если бы генералы отдали свои дачи детским садам. И отец решил дачу отдать.

– Конечно, отдай, – согласилась мама. – А то будешь потом всю жизнь переживать.

А мне сказала:

– Я думаю, наш генерал будет единственным, кто это сделает.

И она не ошиблась. Потом на той даче жил другой генерал, а у отца остались только долги.

Когда похоронили маму, отец попросил меня пойти к директору кладбища и попросить, чтобы ему оставили место рядом с Меричкой.

– Они не оставляют. Они подряд хоронят.

– Пойди и скажи.

Отца я слушался. Всегда. И поехал. Директор кладбища сказал, чтобы мы не беспокоились, могила на два захоронения. Я вернулся и сказал отцу, что могила двойная. Если он раньше умрет, его там похоронят рядом с мамой, а если я – меня.

– Нет, – сказал отец. – Ты у нас знаменитость, тебе другое место найдут, где-нибудь неподалеку. А меня уже забыли.

Проект памятника сделал мой друг архитектор Вахтанг Абрамашвили. Гранитные плиты, а между ними – газон в виде креста.

– Это что, крест? – спросил отец. Он был убежденным атеистом.

– Нет, папа, газон. Чтобы могила дышала.

^Коля.

Пока памятник делали, и отца не стало. Он был неправ – его не забыли. На похоронах было очень много народа: метростроевцы, и те, кто работал с ним в «почтовом ящике», и высокое начальство… Недавно я встретил бывшего заместителя отца, и он сказал, что отца вспоминают и сейчас. Рабочие его уважали и любили.

Гранит для памятника метростроевцы привезли из Кутаиси. И теперь на могиле мамы и отца стоит памятник из камня, добытого в том городе, где они познакомились.

А неподалеку похоронили не меня, а моего сына Колю. И недавно – Любу.

^{Мы с Колей на съемках фильма “Тридцать три”.}

Мой друг Олег Жагар говорил, что жизнь человека состоит из драки и любви. Любовь – это любовь, а драка – это работа. Для женщины главное – любовь, для мужчины – драка. И я почти целиком посвятил себя драке. Когда работал, ни о чем другом думать не мог, и очень мало внимания уделял своим детям – Ланочке, Кольке, Кириллу…

Многих, о ком я пишу в этой книжке, уже нет. Для меня самое страшное – что нет Кольки, моего Коленьки. Часто думаю – увидимся мы еще или нет? Так хочется увидиться. И извиниться. Перед ним, перед родителями, перед другими…

Мне почему-то кажется, что еще увидимся, что эта жизнь – не начало и не конец. Набоков писал, что жизнь – только щель слабого света между двумя идеально черными вечностями. А мне кажется, жизнь – полустанок: ехал в поезде, сошел на полустанке, потом поедешь дальше. Только, пока ты на полустанке, ты не помнишь предыдущего пути и не знаешь, что будет потом. А там, в поезде, ты снова встретишь тех, кого хочешь встретить… Мне повезло, я хочу встретить многих.

Фильм «Я шагаю по Москве» был отобран для показа в Каннах. В Канны посылали четверых: Баскакова, Галю Польских, Михаила Шкаликова из иностранного отдела Госкино и меня.

Перед поездкой меня вызвал в Госкино недавно назначенный зам. начальника иностранного отдела.

– Георгий Николаевич, вы бывали за границей. Какие там задают провокационные вопросы?

– Да вроде никаких. Ну, спрашивают, почему в наших картинах нет секса.

– А вы что?

– А я говорю, потому что нет такой необходимости: в нашей стране с рождаемостью все в порядке.

На том разговор и кончился.

Мы с Мишей Шкаликовым прилетели на два дня раньше Баскакова и Гали (сейчас уже не помню, почему). Когда мы встретили Баскакова и Галю в аэропорту в Каннах, первые слова Гали были:

– Георгий Николаевич, что они тут про секс спрашивают?!

(Галя прошла инструктаж в Госкино.)

На следующий день после показа нашего фильма была пресс-конференция. Прямая трансляция по радио, множество корреспондентов, доброжелательные вопросы. Поднялся американский журналист:

– У меня нескромный вопрос к Галине Польских, если она разрешит, я его задам.