Жизнь этого парня  - читать онлайн книгу. Автор: Тобиас Вулф cтр.№ 52

Каждая битва состояла из трех одноминутных раундов. Все бойцы ждали вместе в раздевалке, пока мистер Митчелл не вызывал их. Раздевалка была плохо освещена. Мы не разговаривали. За исключением реальных громил, мы выглядели такими субтильными в этих гигантских перчатках и огромного размера раздувающихся шортах. Несколько парней лежали на лавках, прикрыв глаза руками. Остальные сидели, ссутулившись, с перчатками на коленках и пялились в пол, слушая шум, доносящийся из спортзала.

Рев был постоянным, почти механическим, за исключением брейков между раундами и особенно жестоких эпизодов. В эти моменты рев возрастал до предела и становился почти осязаемым. Мы поднимали головы, затем опускали их, когда звук убывал. Каждые пять минут или около того дверь с размахом открывалась и еще двое мальчиков выходили из раздевалки, минуя вспотевшие задыхающиеся развалины, чья битва только что закончилась.

Мы с Артуром ждали долго. Сидели в противоположных концах раздевалки и не смотрели друг на друга. Мальчики приходили и уходили. Я задавал себе вопрос, что я здесь делаю и что сейчас будет. Я вошел в состояние дурного предчувствия и замешательства. Затем я услышал свое имя и, вскочив на ноги, выбежал наружу в зал вместе с Артуром, который вышел следом. Свет слепил глаза. Я видел людей на трибунах только как большое цветное пятно. Они ревели, когда мы выбежали, и звук стал еще громче, ужасающий первобытный гул, который смыл с меня последний страх. Мы прошли каждый в свой угол, и мистер Митчелл представил нас как двух врагов, кем к этому моменту мы и были. Я поднял перчатки под звук собственного имени, и трибуны заревели вновь. В этот момент я осознал, что непобедим. Я собирался побить соперника, задать ему сильнейшую в его жизни трепку, и мне не терпелось приступить.

Гонг прозвучал, и мы начали.

Той ночью мать едва могла говорить со мной по дороге домой, она была потрясена до глубины души. Она отказывалась понимать, что я действительно должен был драться, что у меня не было выбора. Все это зрелище было ей глубоко противно, а особенно то, что я проиграл. Она говорила, что чувствовала такой стыд, что закрыла лицо руками. Я возмутился. Я полагал, что был на волоске от победы, так же думал Дуайт, который похвалил меня за использование отработанных на его тренировках приемов.

Правда же заключалась в том, что я использовал его технику недостаточно. Во время первого раунда я, как и намеревался, дрался как сумасшедший. Артур был еще больше разъярен, и его безумие проявилось сильнее, чем мое. Дважды его мельничные перчатки приземлялись прямо на мою голову и били меня по коленям. Он ударил меня по коленям еще раз во время второго раунда. После того как я поднялся, он стремительно накинулся на меня, и я автоматически отклонился в сторону и врезал ему в челюсть. Это остановило его. Он просто стоял и тряс головой. Я ударил его снова, и гонг зазвенел.

Я застал его врасплох этим ударом еще два раза во время финального раунда, но ни один из них не нанес такого урона, как первый. Тот, первый, был особенно хорош. Я выпустил его из кончиков пальцев ног и вложил все силы. Уверенность Артура пошатнулась. Я мог проследить, как этот импульс идет через него по одной совершенной линии. Мог почувствовать, как ему больно. И когда из-за удара в лицо голова моего старого друга так ужасно откинулась назад, я ощутил поднимающуюся волну гордости и связи; связи не с ним, а с Дуайтом. Я отчетливо осознавал присутствие Дуайта в этой ревущей толпе вокруг меня. Мог почувствовать его ликование, его гордость, видеть улыбку, в которой было признание, удовольствие и что-то вроде любви.

* * *

Я хорошо справился с тестами, которые сдавал в Сиэтле. Но вскоре после того, как пришли мои результаты, получил отказное письмо из Эндовера. Затем мне отказали в школе Сант-Пол. Затем Экзитер. Все письма были вежливы, они притворялись, что сожалеют, что вынуждены сообщать такие новости, и желали мне удачи. И я вообще ничего не получил из Чоута.

Отказы разочаровали меня, но я в любом случае не полагался на эти школы. Я рассчитывал на Дирфилд. Получив от них письмо, я был вне себя от радости. Я сел у реки и прочел его. Много раз. Во-первых, потому что был слишком взбудоражен, чтобы воспринять его целиком, потом чтобы найти какие-то слова или интонацию, которые бы перечеркнули то, о чем говорилось в письме, или по крайней мере дали бы мне надежду на апелляцию. Но люди, которые писали эти письма, знали, что делают. Они умели закрыть двери, не оставляя лазеек и даже огонька надежды. Я понимал, что игра окончена.

…Неделю или больше спустя школьный секретарь вызвала меня из класса к телефону. Она сказала, что, судя по звуку, звонок издалека. Я подумал, что это может быть мой брат или даже отец, но звонившим оказался выпускник школы Хилл, который жил в Сиэтле. Его звали мистер Ховард. Он сообщил, что школа «заинтересована» в моем заявлении и попросила его встретиться со мной для разговора. Для неформальной беседы. Он сказал, что всегда хотел увидеть нашу часть штата, и это знакомство было бы хорошим поводом. Мы договорились встретиться за пределами школы Конкрита после уроков на следующий день. Мистер Ховард сообщил, что у него голубой «Тандерберд». И, слава богу, не изъявил желания встретиться с моими учителями.

– Что бы ты ни делал, только не пытайся произвести на него впечатление, – посоветовала моя мать, когда я рассказал ей об этом звонке. – Просто будь собой.

Когда мистер Ховард спросил, где мы могли бы поговорить, я предложил аптекарский магазин в Конкрите. Я знал, что там могут быть ребята из тамошней школы. Хотел, чтобы они увидели, как я запрыгиваю в «Тандерберд» и уезжаю с этим человеком, который был достаточно взрослым, чтобы сойти за моего отца, и что он отличается от других мужчин, которых можно увидеть в аптекарском магазине Конкрита. Не прикидываясь моложавым, мистер Ховард по-прежнему был мальчишкой внутри. Он слегка подпрыгивал, когда шел. Его узкое лицо было живым и немножко лисьим. Осматривался по сторонам в поисках чего-нибудь интересного, и когда находил, то что-нибудь говорил на этот счет. Он был в костюме и при галстуке. Мужчины, которые преподавали в старшей школе, тоже носили костюмы и галстуки, но не столь непринужденно. Они все время дергали себя за манжеты и теребили шею за воротником. Смотреть на них было невыносимо. Мистер Ховард носил свой костюм и галстук так, будто он не знал, что они на нем.

Мы сели за столик в конце зала. Мистер Ховард заказал молочные коктейли и, пока мы пили их, расспрашивал о старшей школе в Конкрите. Я сказал, что мне нравятся занятия, особенно те, где много требуют, но что я в последнее время чувствую беспокойство. Это трудно объяснить.

– Да ладно тебе, – сказал он, – это объясняется очень просто. Тебе скучно.

Я пожал плечами. Я не собирался говорить плохо об учителях, которые так хорошо обо мне написали.

– В Хилле ты не соскучишься, – сказал мистер Ховард. – Я могу тебе это обещать. Но тебе там может быть трудно в другом смысле.