Безумие  - читать онлайн книгу. Автор: Ринат Валиуллин

* * *

Люди шли как ни в чём не бывало, она стояла коленопреклонённая здесь каждый день, рядом с дном, отрезанным от пластиковой бутылки, и била челом. Баночка монетизировала ход её колебаний и контролировала ход мыслей всех, кто поделился своим вниманием или сочувствием. К банке подошла собачка и понюхала. «Деньги не пахнут», – одёрнула её за поводок хозяйка, однако внесла свою гофрированную лепту. «Дама с собачкой, баночка с бабкой». Банке было фиолетово, она благодарила посредством бабули, которая среагировала на холодную купюру и на какое-то время замахала головой ещё усерднее. «Не верю!» – прошёл я рядом, театрально бросив монету на пластиковое дно. Я всегда бросал страждущим и просящим по одному-единственному принципу – если удавалось обнаружить монету в правом кармане. Если железа не было под рукой, я оставлял щедрость и жалость при себе, несмотря на срочную телеграмму, которую бабка отправляла в режиме нон-стоп каждому из нас: дно близко, гораздо ближе чем тебе кажется…

Город был начищен до блеска солнцем. Дорога прошла сквозь парк. Деревья тянулись вдоль дорожек, деревья тянулись вверх. Эти не пытались дотянуться до небес, они их поддерживали. Графикой их ветвей заштриховано утро. У деревьев свой взгляд на небо, для них это клетчатка, для меня – паутина, которая к лету обрастёт зелёным мхом и начнёт шелестеть, бросая бескорыстно тень на скамейки, населённые людьми. Свет, избегающий всяких отношений, бросает тень, как бы та ни старалась его удержать. Пока же весна кружила где-то высоко в небе и дразнила тех, кто спешил по делам. Я не спешил, я опаздывал. Поэтому не хотел смотреть на часы. Если опаздываешь на свидание, нет никакой разницы на сколько. Здесь важен сам факт.

Я не спешила, я уже отработала две пары в университете. Итальянский язык. Он всё ещё звучал внутри неё – молодой преподавалки, среднего роста с 85–65-85, замужем, без вредных привычек, филологически окрылённо – голосом в моей голове, он там жил. Шила вспомнила, как в раннем детстве, изучая английский, частенько смотрела на свой язык в зеркало: «Стал ли он английским? Нет, не было в нём ничего такого английского». А теперь в её голове их сколько? Иностранцы. Уживались они с трудом, постоянно толкаясь, вытесняя друг друга, пытаясь занять как можно больше пространства. Однако все они млели, когда на горизонте возникал мужчина.

До встречи с Артуром ещё оставалось время, и я была не против проветривания после своей несложной работёнки. Не то чтобы я не любила свою работу, скорее она меня. Она встречала меня уже без прежней радости, я не могла находиться у неё слишком долго. Как рано или поздно любовника и любовницу, нас обоих это начинало утомлять. Однако менять её было бы полным безумием. Главное, на что? На что я могла бы променять своих совершеннолетних лоботрясов? Годы – это единственное, в чём они пока были совершенны. Я смотрела то на студентов, то на часы: и те и другие стояли на месте и смотрели на меня, в какой-то момент мне показалось, что я уже начала смотреть на время их глазами. Я представила себя стрелочницей, которая передвигает стрелки на переезде, где наши жизни сошлись и скоро должны были разойтись безболезненно. Итальянский был из тех необязательных языков, без которых можно спокойно жить даже в Италии, а уж в России подавно. Я проверила задание и снова посмотрела на часы, на этот скелет времени, по которому можно изучать анатомию пространства. Разбирать по косточкам, по чёрточкам, по цифрам. Если даже стрелки и двигались, то очень медленно, как на проведённой только что паре, когда прошёл час с эскортом из 60 минут. Потом медленно очень ещё 15 минут. Оставалось ещё 15, которые я должна была чем-то занять. Ленивые, сонные, длинные. Последняя четверть часа тянулась дольше всех, тянула на последнюю четверть в школе. Но вот оценки выставлены, и всё, летние каникулы – до завтра. Наконец, время было обглодано.

Я выбросила огрызок в урну вместе с листочками диктанта. Отпустила студентов и двинулась к буфету пропустить чашку кофе или чая. Взяла кофе, вышла на улицу. «Лучшие часы – это солнечные», – глянула я вверх и зажмурилась. Они без стрелок, они солнечные, они не тикают по ночам, будильник их беззвучный, они висят на стене неба и никуда не спешат.

* * *

Я слышу, как жена бродит по кухне, её шаги бредят от стола к раковине, едят линолеум, я из гостиной возвращаюсь в спальню, она всё ещё гремит посудой. Не включая свет, я забираюсь в постель. Вытягиваю руки, укрываясь одеялом. Одеяло не поддаётся. «Боже! Там уже кто-то есть». Слышу, как жена уже выключила воду на кухне: «Ты чего не спишь?»

«Свет отключали». – «Да? Я даже не заметила. Зачем тебе свет ночью? – пойдёт она в предрассветное наступление. – Когда ты уже дашь мне спокойно спать по ночам?» – «Никогда».

«Сон. Куда он ушёл?» – я боялся остановить его, чтобы спросить: «Ты куда, ты же мой, ты был моим только что?» – «Всё хозяин, больше не могу, больше не могу здесь торчать. Сколько времени потрачено впустую? Задание так и не выполнено». – «Какое задание?» – «Откуда мне знать, разве мать не сказала вам, когда рожала?» – «Мать?»

Я вспомнил мать, женщину добрую, мягкую и справедливую, на ней сейчас было летнее ситцевое платье, она улыбалась, впрочем, как и всегда. Несмотря на то, что лицо её оккупировала безграничная грусть, позитив – вот чем она всё время пыталась зарядить мою душу, да и не только мою. Очень захотелось ей позвонить и спросить: «Для чего я родился?» Я посмотрел на руку. Фосфорные насечки на стрелках в кромешной тьме, словно путеводные звёзды в ночи времени, они указывали мне, что поздно. Слишком поздно, чтобы звонить. Был бы жив отец, можно было бы и позвонить. Мать будить не хотелось, пусть даже она и не спала сейчас, пусть даже тоже думала обо мне. Не хотелось будить её от этих мыслей. Когда она думала обо мне, мне становилось как-то спокойнее. Любому человеку становится спокойнее, когда о нём думают тепло. А всё его беспокойство от чьих-то ужасных мыслей. Просто он об этом не подозревает, ссылаясь на погоду или на здоровье. На самом деле всё гораздо проще, всё решают мысли, и не всегда только личные. Пообщавшись с матерью, жить стало легче, но сон так и не вернулся.

Я оторвался от теплоты женского тела.

– Началось, – вздохнула жена.

– Что-то не спится, пойду покурю, – не искал я оправдания своей бессоннице.

Прошёл стандартным маршрутом от спальни до туалета. Я глядел на белое фарфоровое дно колодца и струёй пытался смыть в унитаз чёрный волос, но тот, сволочь, был длинный и всё цеплялся за гладкую поверхность, складывалось впечатление, что его это забавляло, он крутил хвостом. «Ах так», – я смыл его, нажав клавишу на бачке, и пошёл на кухню.

Луна, словно плевок страждущему в ночи. Я не любил энергосберегающие лампочки. Они светят жадно, неискренне. А так хотелось иногда, чтобы рассвело в два ночи. Ночи было слишком в моей жизни, и дело не только в климате, хотя и в нём тоже. Ночь была безумна, и это безумие вытесняло день, свет, меня, оно завоёвывало всё больше пространства. А мы жали на включатели, отгораживались от него Ваттами, ватой были набиты наши одеяла, подушки и матрасы. Почему не мечтами? Мне кажется, в детстве я спал на подушке, набитой мечтами.