— От Катайи? — раздраженно повторил Тирион.
— Хорошо быть рыцарем — не надо больше выискивать бордели подешевле, — ухмыльнулся Бронн. — Теперь Алаяйя и Марей лежат на одной перинке с сиром Бронном посередке.
Тирион постарался подавить свое раздражение. Бронн имеет такое же право спать с Алаяйей, как любой другой, но все же… Тирион-то к ней ни разу не прикоснулся, несмотря на то что хотел. Правда, Бронн об этом знать не может. Сам он не осмеливался больше ходить к Катайе. Если он пойдет, Серсея позаботится, чтобы отец об этом услышал, и тогда Алаяйа одними плетьми не отделается. Он послал ей серебряное, с яшмой, ожерелье и пару таких же браслетов в качестве извинения, но что до остального…
Ладно, нечего терзать себя попусту.
— Есть один певец, именующий себя Саймон Серебряный Язык, — устало молвил Тирион, отгоняя от себя чувство вины. — Иногда он играет для дочери леди Танды.
— Ну и что?
Убей его, следовало бы сказать — но ведь Саймон ничего такого не делает, только песни поет. И забивает Шае голову голубями и пляшущими медведями.
— Найди его, — сказал Тирион. — Найди, пока кто-нибудь другой не нашел.
АРЬЯ
Копаясь в огороде покойника, она услышала пение. Арья замерла, недвижная как камень, зажав в руке три тощие морковки. При мысли о Кровавых Скоморохах и людях Русе Болтона по ней прошла дрожь. Так нечестно. Особенно теперь, когда они наконец добрались до Трезубца и думали, что опасность почти миновала.
Только с чего Скоморохи стали бы петь? Песня разносилась вверх по реке из-за маленького пригорка на востоке.
— В Чаячьем городе девушка ждет, хей-хо, хей-хо!
Арья встала с морковками в руке. Похоже было, что певец идет по дороге вдоль реки. Пирожок в капусте, судя по выражению его лица, тоже услышал. Джендри спал в тени сожженного дома и не слышал ничего.
— Жди и надейся, твой милый придет, хей-хо, хей-хо!
За тихим плеском реки Арье, кроме голоса, послышались и звуки арфы.
— Слышишь? — хрипло прошептал Пирожок, прижимая к груди кочан капусты. Идет кто-то.
— Буди Джендри, только без шума, — велела она. — Потряси его. — Джендри просыпался легко в отличие от Пирожка, который без пинков и криков не поднимался.
— За годы разлуки любовь наградит, хей-хо, хей-хо. — Песня с каждым словом становилась все громче.
Пирожок бросил капусту.
— Надо спрятаться.
Хорошо бы, вот только куда? Сожженный дом и заросший огород торчат на самом берегу. У реки растет несколько ив, а внизу, на отмели, — тростник, но дальше место совсем голое. Не надо было им выходить из леса. Это голод их оттуда выгнал — захотелось овощей набрать. Хлеб и сыр, украденные из Харренхолла, вышли еще шесть дней назад.
— Уведи Джендри и лошадей за дом, — распорядилась Арья. Часть стены уцелела — авось двое мальчишек и трое лошадей сумеют за ней укрыться. Если только лошади будут вести себя тихо, а этому певцу не вздумается порыться в огороде.
— А ты?
— И спрячусь за деревом. Может, он там один. Если привяжется, я его убью. Иди!
Пирожок ушел, а она бросила морковки и вытащила из-за плеча краденый меч. Она носила его за спиной — он был сделан на взрослого мужчину и чиркал по земле, если повесить его на пояс. А уж тяжелый какой! Арья вспоминала свою Иглу всякий раз, как брала в руки эту неуклюжую железяку. Но все-таки это меч, которым можно убить — этого достаточно.
Легко ступая, она укрылась за стволом старой плакучей ивы на повороте дороги, вдавив колено в илистую, поросшую травой почву. «Старые боги, — молилась она под звуки песни, — древесные боги, укройте меня, и пусть он пройдет мимо. — Но тут одна из лошадей заржала, и песня оборвалась. — Он слышал — но, может быть, он там один, а если нет, то ведь они могут так же бояться нас, как мы их».
— Слыхал? — спросил мужской голос. — Там за стеной кто-то есть.
— Точно, — ответил другой голос, пониже. — Как по-твоему, Лучник, кто это может быть?
Стало быть, их двое. Арья прикусила губу. Она не видела их из-за ивовых ветвей, только слышала.
— Медведь. — Третий голос — или это снова первый?
— На медведе мяса много, — сказал бас, — и сала тоже, по осени. Если правильно приготовить, очень вкусно.
— А может, там волк. Или лев.
— На четырех ногах или на двух?
— Да какая разница.
— И то верно. Что ты хочешь делать с этими стрелами, Лучник?
— Пущу парочку поверх стены. Тогда тот, кто там затаился, мигом выскочит, вот увидишь.
— А если там какой-нибудь добрый человек прячется? Или женщина с грудным дитем?
— Добрый человек вышел бы и показался — это только разбойники прячутся.
— И то верно. Ладно, стреляй.
— Не надо! — крикнула, вскочив на ноги, Арья и выставила вперед свой меч. Их было трое. Только трое. Сирио и не со столькими бы справился. Может, Джендри с Пирожком тоже придут ей на подмогу. Правда, они мальчишки, а эти взрослые.
Мужчины были пешие и все в грязи. Певца она узнала по маленькой арфе, которую он прижимал к груди, как мать младенца. Небольшого роста, лет пятидесяти, большеротый, остроносый, с редкими бурыми волосами. Одет в выгоревшее зеленое сукно со старыми кожаными заплатами, на поясе связка метательных ножей, за спиной топор лесоруба.
Другой был на добрый фут выше и походил на солдата. У него на кожаном с заклепками поясе висели длинный меч и кинжал, на рубаху были нашиты перехлестывающиеся стальные кольца, голову покрывал черный железный, конусом, полушлем. В косматой бурой бороде прятались плохие зубы, но больше всего в глаза бросался желтый плащ с капюшоном. Толстый и тяжелый, с пятнами от травы и крови, подпаленный внизу и залатанный замшей на правом плече, этот плащ придавал своему хозяину сходство с какой-то огромной желтой птицей.
Последний из троицы, молодой парень, был тонок, как его лук, но не столь высок. Рыжий и веснушчатый, он имел на себе нагрудник с заклепками, высокие сапоги и кожаные перчатки без пальцев, а за спиной у него висел колчан. Шесть стрел с серым гусиным оперением торчали в земле перед ним, как маленькая изгородь.
Все трое смотрели на Арью, стоящую посреди дороги с мечом в руке. Наконец арфист дернул одну из струн и сказал:
— Мальчик, положи-ка свой меч, пока не порезался. Он чересчур велик для тебя, и потом, Энги успеет пустить в тебя три стрелы, прежде чем ты до нас доберешься.
— Не успеет. И я девочка, а не мальчик.
— В самом деле? Виноват, — поклонился певец.
— Идите своей дорогой. Просто ступайте мимо, а ты себе пой дальше, чтобы мы слышали, где вы. Уходите, и я вас не трону.