Магия успеха - читать онлайн книгу. Автор: Мария Семенова, Феликс Разумовский cтр.№ 21

Подруга была очень даже ничего: натуральная блондинка интеллигентной, очкастой наружности, пожалуй, чересчур изящная. Одета она была дорого и со вкусом, держалась дружески и делала вид, что не замечает прохоровских ран.

— Очень приятно, Сережа. Я Вика. — Она улыбнулась и в продолжение начатого разговора посмотрела на Женю. — И все-таки, как ни крути, а в Пикассо что-то есть, особенно периода кубизма. А вы, Сережа, какого мнения?

— Мне больше голубой нравится. — Смущенно кивнув. Тормоз открыл «Амаретто» и принялся разливать по рюмкам, — интеллигенция, блин, небось старая дева из профессорских дочек…

Сам он пить не стал, завтра снова в бой, а вот дамы отказываться и не подумали. Легко приговорили «Амаретто», запили чаем и, вспоминая «школьные годы чудесные», исполнили балладу про Му-му, очень мелодично, на два голоса. Затем выпили шампанского и спели про Му-му на бис, а когда опустела бутылка с «Ахтамаром», Вика уронила гитару и вытряхнула из сумочки «Данхилл»:

— Странно, там бросаю, а здесь не могу. Мать мою за ногу…

Курила она с наслаждением, крепко затягиваясь, красиво держа сигарету вытянутыми пальцами, полуприкрыв глаза, элегантно выпускала вверх дым из породистых, четко очерченных ноздрей. Было очевидно, что ей глубоко плевать на то, о чем Минздрав предупреждает.

— А где это — там? — Проскучавший весь вечер Тормоз вяло отхлебнул чаю и заставил себя улыбнуться. — Ты, Вика, просто женщина-загадка. Фата-моргана настоящая…

— Где? — Та вдруг рассмеялась, громко, с неожиданной пьяной злостью, от ее манерной интеллигентности не осталось и следа. — В Чухонке, милый. Я там в профсоюзе состою. В блядском. — Глянув на поперхнувшегося Серегу, она глубоко затянулась, так что сигарета затрещала. — А ты говоришь, фата-моргана. Знаешь, есть такое слово старинное — «блядь»? Из всех матерных оно одно русское, раньше означало «неправда». Это я тебе как филолог говорю. А нынче смысл у него один — блядь, и все тут.

Сигарета наконец погасла, злость постепенно прошла, и, снова превратившись в красивую интеллигентную даму. Вика с вызовом уставилась на Тормоза:

— Ну что ты вылупился? Валютных шлюх, что ли, никогда не видел? На, посмотри. — Она рванулась из-за стола, но, не удержавшись, плюхнулась обратно на табуретку. — Да и что тут такого, в конце концов? Ну торгую телом. Все что-то продают: одни мозги, другие, — фыркнув, она покосилась на Серегино ухо, — кулаки, третьи — душу. Главное, чтобы финик красножопый, когда раком стоишь, деньги не спиздил…

— Давай-ка, мать, я тебе кофе сварю. — Разговоры эти Жене явно не нравились, и она резко поднялась из-за стола. — Ты свое носи с собой, оно не всем интересно.

— Жека, не будь сукой. — Вика вдруг обняла ее, уткнулась головой в живот и совершенно беззвучно, как в немом кино, разревелась. — Тебе хорошо говорить. А тут отхарят втроем да и кинут на бабки. Или попадется извращенец какой, — он себя членом резиновым трахает, а ты ему перед мордой голой жопой крути. И ведь не ламбаду, гад, требует, «калинку-малинку» ему подавай, такую мать…

Несмотря на экспрессию, ревела она вполне профессионально, не касаясь руками глаз, и потому, потеряв лицо, легко сохранила макияж.

В общем, вечер закончился так себе, — напоив Вику кофе, Женя вызвала ей такси, с грехом пополам свалила грязную посуду в мойку и, посмотрев на Тормоза, зевнула:

— Засыпаю после коньяка. Иди, котик, ложись, я сейчас, — и не слишко твердо направилась в ванную.

«А вот она, вот она, на хрену намотана. — Ощущая подъем во всех членах, Серега влетел в спальню, мигом скинул одежды и, зачем-то оглянувшись, сунул под подушку презервативы: — У меня не залежитесь». Выключил свет, улегся на водяной матрас и затаился в темноте, словно ягуар, поджидающий свою жертву. Наконец дверь ванной хлопнула, раздались легкие шаги, и в комнату скользнула Женя — с полотенцем на плече, благоухающая «Люксом», «Колгейтом» и «Ахтамаром». Она скинула халат, нырнула под одеяло и страшно удивилась, обнаружив прохоровские пальцы на самых своих интимных местах:

— Эй, Сергей Иванович, а где твой меч?

— Меч, говоришь? — Хмыкнув, Тормоз разжал объятия и с готовностью откинул одеяло: — Вот он, любуйся!

— Дурачок, ты не понял — Женины пальцы обхватили его мужскую гордость и превратились в упругое кольцо. — В средние века был такой обычай. Чтобы доказать силу своих чувств, рыцарь, возлежа с избранницей, клал посередине ложа меч и перелезть через него мог только с разрешения дамы. А нынче дама, — она зевнула и сильнее сжала пальцы, — пьяна, устала и хочет баиньки. Впрочем. так и быть, подсоблю по-соседски. — И, держа полотенце наготове, Женя принялась ритмично работать ручкой. Весьма умело, между прочим. А едва Прохоров кончил — мощно, обильно, правда, по-сиротски, в тряпочку, — она чмокнула его в щеку — бай-бай, касатик, — отвернулась к стенке и тут же заснула.

«Ни хрена себе телка. — Тормоз перевернулся на бок и, прикоснувшись задом к упругим и холодным на ощупь ягодицам соседки, тяжело вздохнул. — Выдрочила, как козла. Или извращенка, или лесбиянка. Впрочем, рука у нее набита как надо, может смело в колхоз дояркой». Мысли его начали путаться, потом их вообще не стало, и, всхрапывая разбитым носом, Прохоров заснул.

— Овсянка, сэр, — разбудил его энергичный голос Жени, Серега встрепенулся и, открыв глаза, зажмурился, — комната была залита солнечным светом.

У кровати стоял сервировочный столик, а на нем, помимо овсянки — Рысиковой, из «Ясна солнышка», — бутерброды, башня из оладий и яичница.

— Кушать подано, вставайте жрать. — Женя взгромоздила ему на колени поднос, аккуратно налила чаю и уселась в ногах, с отвращением косясь на завтрак. — Давай, дорогой, не стесняйся, у тебя была тяжелая ночь.

Выглядела она не очень, страдальчески морщась, держалась рукой за голову и цедила рассол из большого граненого стакана, — проклятие тебе, зеленый змий!

— Что, головка болит? — Тормоз осторожно выбрался из-под подноса и, потянувшись так, что хрустнули суставы, погладил Женю по плечу. — Ты б еще утку принесла. Мерси за заботу!

Сходил по нужде, помылся и, усевшись со страдалицей рядом, плотно навалился на яичницу, — на аппетит он никогда не жаловался, было бы чего.

Глазунья оказалась сыровата — сплошные сопли, бутерброды без масла, а оладьи отдавали содой, однако Прохоров довольно жмурился — очень, очень вкусно! Души прекрасные порывы необходимо ценить.

— Тронут. — Доев, он галантно поклонился и потащил поднос на кухню, но Женя бурно воспротивилась:

— Да ладно тебе, не такая уж я умирающая.

С рассола ей действительно полегчало, лицо порозовело, глаза ожили, ив них появилось прежнее загадочное выражение — этакая Мона Лиза с похмелья.

— Я рад за вас. — Заглянув в разрез ее халата, Тормоз сразу вспомнил ночные безумства и, засопев, принялся собираться. — Ты мои трусы не видала?