Глава 2
Тюрьма
«Сегодня я увидела страдания своей страны» – именно эта фраза прозвучала в моей голове тем вечером, когда я в растерянности стояла перед заключенными исправительной колонии номер 14 в мордовском поселке Парца, не зная, что сказать.
Когда я вернулась из Испании без денег, сразу начала хвататься за любые переводческие предложения. Из достойных было два. Первое – ехать подписывать договор на постройку ГЭС в Кении: жить в роскошном отеле, питаться за счет компании и получать приличные бабки. Второе – отправиться по тюрьмам и колониям России с благотворительным проектом: жить в неизвестных условиях, питаться бутербродами и получить в два с половиной раза меньше денег. Я оценила предложения по уникальности. Договоры еще будут, а вот попасть за решетку вряд ли еще выпадет шанс.
Мы встретились с организаторами рано утром, под противным дождем. Суть моей работы заключалась в устном переводе речей голландской девушки Тонче (я звала ее Тоня) на встречах в течение поездки. Тонче – высокая светлая девушка, походящая на альбиноса. Ей 26 лет. Сингл, живет в Нидерландах.
После решения организационных моментов в офисе, который находится в Салтыковке, рядом с Балашихой, я в компании голландки, заместителя директора, водителя и еще одного очень интересного человека по имени Сергей, представителя баптистской церкви, отправились в путь. Нашей первой целью была Пенза, и добирались мы добрых двенадцать часов.
Суть работы я понимала по ходу дела. Есть организация «Dorcas», помогающая людям по всему миру. Обычно эта компания находит социальную проблему, свойственную конкретной стране, и пытается ее разрешить. Один из проектов – помощь заключенным и их семьям, находящимся в трудном положении. Как материальная, так и моральная. Свойственная нашей стране проблема заключалась в том, что после освобождения заключенные не могут вернуться к обычной жизни. Им просто нет места в социуме. Они не могут найти работу, завести семью, привыкнуть к жизни на свободе и в конечном счете часто возвращаются к тому, с чего начали, – к преступлениям. Были и такие истории, когда люди выходили из колоний спустя тридцать лет с паспортом гражданина СССР – страны, которой больше не существует, – и не могли получить паспорт России, а значит, были никем.
За сутки я оказалась в параллельной реальности и хочу, чтобы ты хоть одним глазком ее увидел, хотя бы с моих слов.
После 12 часов езды мы наконец добрались до Пензы. Я осознала, какая огромная все-таки у нас страна… Можно было уже пересечь стран пять Европы или съездить с юга на север острова Бали и обратно, а мы даже до Урала не добрались.
В восемь утра мы уже завтракали. В девять мы встретились с так называемыми партнерами, о которых велось много разговоров, а я все гадала, кого они так называют. А речь шла о христианской семье, Дмитрии и Оксане, которые работают с заключенными и их семьями. Мы сели в машину с Оксаной и девушкой-волонтером и отправились в маленький город рядом с Пензой. По ходу поездки Тоня задавала девушкам вопросы по поводу всего, что они делают, а девушки были явно рады поделиться своими успехами. Пока мужья находятся в тюрьме, их жены остаются без работы, без денег и с детьми. Выживать им сложно, поэтому волонтеры всячески пытаются держать с такими семьями связь и помогать. Иногда деньгами, иногда вещами, едой, мебелью и всем, что им может понадобиться.
На тот момент они опекали двенадцать семей в своем районе. Когда мужчины возвращались из колонии, волонтеры помогали им с документами, подыскивали работу, устраивали на бесплатные обучающие курсы – словом, помогали встать на ноги. Люди из церквей и жители тоже что-то жертвуют. Общими силами они пытаются помочь.
Самая наикрутейшая зарплата здесь – 10 000 рублей. РЕАЛЬНО. Но я сегодня не встретила никого, кто столько бы зарабатывал! Я подумала, может, у них хоть продукты дешевые… хера с два! Йогурт стоит те же 32 рубля, сок «Добрый» – вообще 70 рублей.
Люди идут в ресторан в центре Москвы и тратят четыре штуки за ночь, а здесь женщины с тремя детьми готовы драить полы за такие же деньги в месяц, даже не подозревая, что бывает по-другому.
К вечеру я уже шла на износ. Переводить 10 часов подряд не затыкаясь оказалось не так-то просто, учитывая, что разговорить каждую семью нужно было мне. Им было дико, что человек вообще мог приехать из другой страны, они никогда не видели иностранцев и боялись разговаривать с Тонче напрямую.
Все это время Тонче пыталась узнать больше о системе «организации»… Кто директор, сколько волонтеров, кто куда ездит, кому помогли, кому нет… Ей нужны были статистика и факты, что было сложно понять простым сельским людям. Под конец она попросила волонтеров оставить ее с семьями. Волонтеры, будучи простыми людьми из захолустья, не могли понять, зачем им надо расходиться. А Тонче, видимо, боялась, что семьи постесняются при всех рассказывать что-то личное. В итоге остались Тонче, Оксана, семьи заключенных и я. Тонче стала допрашивать каждую семью подробнее, и после вопроса «в чем еще вы нуждаетесь?» одна из женщин, сидевшая с тремя сыновьями и уже не ожидающая возвращения мужа, не выдержала и выдала речь. Она говорила про убитые дороги, про брошенные деревни, про всю Россию… Говорила, что европейцам этого не понять и что только моральная поддержка друг друга, только духовная жизнь помогают им со всем справиться. Это был крик души.
После нескольких дней в Пензе мы отправились сначала в Саратов, а затем в Саранск. В Мордовии мы ездили по колониям. Там много колоний, оставшихся еще со сталинских времен. Большинство из них – строгого режима.
Первое, что я узнала, – люди сидят не в тюрьмах, как я думала раньше. Тюрьма – это место, куда отправляют до суда. А после оглашения приговора подсудимого этапируют в колонию. Мы ехали по разбитой дороге мимо территорий за железной проволокой. За ней виднелись старые здания – разбитые, страшные, с облупленной краской и вываливающимися из стен кирпичами… Колонии пожизненного содержания отличаются от других одиночными камерами. Обычно у входа висит бирка. Там портрет, статья и перечисляются убийства, которые совершены. Иногда список состоит из тридцати человек. Я спросила Сергея:
– А как свои действия объясняют те, кто убил тридцать человек?
– Обычно они говорят, что чистили общество. Находили тех, кто жил не по справедливости, и убивали. Они видят себя эдакими санитарами, которые чистят мир от плохого. Когда открывают камеру, преступник должен стоять у стены, задрав руки. Из камеры выводят только в наручниках, а еду подают через окошко. Словом, всё как в фильмах. Многие заключенные шьют тапочки, вырезают фигурки для шахмат. На пути туда и обратно я видела огромное количество продавцов вещей, сделанных за решеткой.
– Всё, что у них остаётся, – говорил Сергей, – это вера в Бога. Поэтому все ждут, когда к ним приедут наши волонтеры, почитают Библию и просто с ними поговорят. Иногда, заходя в камеру и беседуя с «пожизненными», вместо унылых глаз встречаешь чистый взгляд, радость и улыбку на лице. Беседуя, ты понимаешь, что этот человек в свое сердце пригласил Христа, покаялся перед Богом. И теперь в его сердце пришла свобода. Помню, один из них мне сказал: «Сергей Михайлович, мне в тюрьме с Христом свобода, а люди без Христа на свободе в тюрьме». Но таких людей не так много. Моя цель – открыть истину об Иисусе Христе, показать путь к Иисусу Христу и помочь этим людям прийти к нему.