Это был самый чудный и романтичный день, какой просто мог быть. В лучах утреннего солнца Джереми сыграл мне еще пару песенок, мы вышли из дома, купили кофе и бублики и пошли завтракать на лавочку рядом с мостом. Я кормила птичек хлебом и грелась под солнцем, делая вид, что все пучком и что никуда я не улетаю завтра утром.
– Ты мне нравишься.
– А?
– Тебе нет дела до денег. И делаешь, и говоришь, что хочешь. Взяла, села в самолет и прилетела. Бросила дом.
– Для меня дом – это друзья. Я давно перестала привязываться к местам. Люди – вот пункт назначения. К ним я вернусь. До страны мне нет дела. На страну мне насрать.
– Как в моей любимой песенке. Home is whenever I’m with you.
Мы несколько часов гуляли вдоль набережной по Марин-стрит, держась за руки. Я испытывала чувство подлинной свободы вперемешку с простым девчачьим счастьем – идти за руку с мальчиком, от которого по коже мурашки.
– Знаешь, мне иногда кажется, что я потеряла способность любить. Когда две мои истории не закончились хеппи-эндом, мне пришлось оба раза забыть про чувства и научиться вместо этого любить себя.
– Same shit. Я начал забывать, как это – с кем-то встречаться. И теперь уже не знаю, скучаю ли я по этому или нет. Так у меня остается все свободное время на музыку, всю энергию я вкладываю в дело. А это ведь тоже любовь?
– Однозначно! Думаю, я уже не смогу так самозабвенно за кем-то гоняться. Я боюсь, что буду плохой девушкой. Что буду изменять, пренебрегать человеком и тогда сама себя начну презирать. Ты когда-нибудь изменял?
– Нет. Для меня не существует измены. Если я с кем-то, значит, с кем-то. Когда у меня была девушка, меня не интересовал никто другой. А потом она уехала учиться в другой штат, и все кончилось. Я накопил денег, приехал к ней через месяц, и буквально через несколько дней мы расстались.
– Кто-то сказал мне, что, если любишь, не уедешь.
– Думаешь, это так?
– Понятия не имею…
– Зная тебя, мне кажется, все, что тебе нужно, – это просто слушать своё чутье. In my eyes you can do no wrong.
– Какая красивая фраза…
Через пару месяцев Джереми запишет песню, начинающуюся со слов «I’ve got so much love to give you. In my eyes you can do no wrong», которая станет моей любимой. Я постеснялась спросить, посвящалась ли она мне.
Пришло время опять прощаться. Мы сидели у воды, почти рядом с Голден Гейт, на больших камнях.
– Ты, пожалуй, одна из самых интересных моих историй, – сказал он в заключение.
Мы выкурили по сигарете на прощанье, и я отдала ему целую пачку «Данхилл» для их единственного заядлого куряги: барабанщика.
Из Сан-Франциско я улетела в Нью-Йорк. Я не успела узнать Сан-Фран как следует, но у меня было четкое ощущение, что я здесь уже жила и что еще сюда вернусь. Ритм Нью-Йорка вновь захватил меня. Каждый раз, когда возвращаешься в Нью-Йорк, моментально задаешься вопросом, почему ты вообще уезжал. Нью-Йорк – мой самый состоятельный любовник. Самостоятельный, с прекрасным чувством вкуса, галантный и вечно занятой. Я пыталась запомнить каждый его звук, каждый отблеск на асфальте от проезжающей машины. Это был мой самый страстный роман. Роман с городом, в котором я никогда не задерживалась больше десяти дней. Наверное, поэтому мы так сильно друг друга любили.
Часть 3
Back in USSR
Глава 1
Зимняя спячка
Я снова вернулась домой, продолжила жить в своей однушке в Балашихе и учиться в Москве. Чтобы не было слишком одиноко, я опять позвала к себе подруг, Элеонор и Аллкаш. Вмиг из моего окружения пропали все мужчины. Россия – это страна баб. В автобусе – бабы, в метро – бабы, в магазине – бабы, в группе в институте – восемнадцать баб (курятник, с которым у меня не было абсолютно ничего общего). Преподаватели замечали, что мой английский стал на уровень выше, чем у остальных, и многое спускали мне с рук, включая безбожное количество прогулов. Однокурсниц это бесило, и довольно скоро я приобрела статус белой вороны. Мне не было до этого никакого дела. Я терпела универ как что-то, что не могу изменить, а по ночам зажигала свечи и училась играть на гитаре, пока соседи не начинали бить по батареям ключом. К моменту, когда я выучила «If you close the door», приходилось спрашивать у подруг разрешения, чтобы сыграть ее в сотый раз. Наконец я записала видео с песней и отправила его Робу. Он оценил.
Два месяца осени пролетели быстро. Все будто бы шло по плану, только вот план этот был не моим.
Наступил Хэллоуин. После своей свадьбы, одеваясь в костюм трупа невесты, я каждый Хэллоуин праздновала то, что мой брак мертв. Мы отправились с подругами в «Кризис жанра». К этому моменту я уже два месяца не разговаривала с мужчинами, не считая своего папы и профессора испанского. В том баре я встретила мальчика, его звали Сережа. Ему был 21 год. Он был высок, красив, галантен, работал на «Единую Россию» и искал себе невесту. На первый взгляд я вполне подошла на эту роль. Фата и платье уже были при мне.
Сережа был хорошо воспитан, везде за меня платил и в целом был мужчиной, рядом с которым хочется быть женщиной. Он ходил на охоту с отцом, слушал винил, ездил на собственной машине, пил только виски, курил по пачке в день, много зарабатывал, жил отдельно… И был абсолютно помешан на своей работе. За месяц наших отношений, если можно их так назвать, мы больше говорили по телефону, чем общались вживую. Когда Сережа ложился спать, он клал телефон между собой и мной на случай, если ему позвонят по работе. Но мне было достаточно его внимания, чтобы начать возводить воздушные замки. Я поставила на его звонок свою любимую песню, досконально изучила все его фотографии ВКонтакте, стала ходить в тренажерный зал и практически перестала есть, чтобы влезать в красивые платья подруги на случай, если он все-таки освободится на этой неделе. Иногда я приходила из тренажерки и падала в коридоре от истощения. Я очнулась лишь в тот момент, когда сидела ночью в маршрутке с ведром напеченных мной пирожков, которые везла Сереже, потому что он слишком занят и, бедный, наверное, голодает. Напротив меня сидели Элеонор и Аллкаш, знающие меня с семи лет, и смотрели на эту картину, как на сношение жирафа с китом.
– Ты ее узнаешь вообще?
– Я нет.
Я передала пирожки его другу, который был дома, и, пока ехала обратно в Балашиху, поняла, что дальше так не пойдет.
Мы с Сережей практически не виделись. А когда виделись, то вечно спорили о политике. Я говорила, что «Единая Россия» – воры, он повторял, что они смышленые ребята. Я говорила: «Смена милиции на полицию стоила стране миллионы, лучше бы они больницы строили». Он отвечал: «Зато я знаю тех, кто хорошо на этом заработал». Я прощала ему все за его красивую внешность и прекрасный музыкальный вкус. Наверное, меня отчасти манил его образ плохого мальчика, испорченного деньгами и властью. Мне все казалось, что я его спасу. Для него я была хиппи-девочкой, наивной, но светлой. В мире алчности и мужиков я светила ему своим утопическим взглядом на жизнь.