Белые лилии  - читать онлайн книгу. Автор: Олли Ver cтр.№ 32

А потом – движение! Я улавливаю его краем глаза, и мое сознание выхватывает его из моря движущихся тел лишь потому, что оно лишено театральности. Я поворачиваю голову, и вот она – танцует. Девушка, легкая, тонкая, разрезает людскую толпу легкими, плавными движениями. На лице улыбка, а изящные руки-бабочки порхают над толпой – она танцует. Огибает людей незамеченная, воздушная, словно бы и вовсе не существующая, она парит над ними, и её тело расслабленно вторит музыкальному ритму – она едва заметно кивает головой в такт басам, её губы порхают, танцуя слова песни.

– Вика! – зову я, но музыка слишком громкая.

Она пересекает холл, и изящное создание скрывается за колоннами человеческих голов, чтобы снова выплыть на свет в резных проемах людских тел. Я срываюсь с места. Она очень далеко, но я расталкиваю народ, а он, как назло, путается, мешается и словно плотнее сдвигается на моем пути.

– Вика!

Мне кажется, она слегка пьяна. Вика улыбается кому-то в толпе. Я перевожу взгляд, ищу того, кто ловит её улыбку, и…

Застываю.

Воздух ледяной глыбой в горле, и руки сами собой сжимаются в кулаки, хрустя картоном.

Егор.

Она порхает, танцует, подходит к нему, и я вижу, как тянутся к ней его ладони – ложатся на фарфор кожи таким отточенным, отрепетированным движением. Он делал это тысячу раз – обнимал, прикасался, ласкал пальцами непокорное тело, и, как и сотни раз до этого, он говорит с ней: его губы – о чем-то быстро, жарко, искренне. Здесь и сейчас он – Егор: его глаза открыто и прямо – к её лицу, говорят, просят, умоляют. Я вижу, как то, о чем он говорит – мучает его. А Вика… Вика улыбается и отрицательно машет головой.

Мое сердце заглушает внешний мир – в ушах оглушающе долбит музыка моей крови.

Егор поджимает губы, хмурится. Он молчит, смотрит, гладит её лицо, а затем повторяет сказанное. Я понимаю это потому, что Вика начинает махать головой, едва Егор открывает рот. А потом он смыкает губы, смотрит не неё молча, и в его взгляде, скользящем по бархату её кожи, пересчитывающем каждую ресничку, облизывающем сладкую кромку рта, замыкает: там искрит что-то знакомое, что-то ледяное и острое. Он кивает, берет её за руки и в неспешном танцевальном па разворачивает к себе спиной, притягивает, обнимает хрупкое тело сзади. Она смеется, когда он зарывается носом в шелк блестящих волос. Среди неспешных волн человеческого движения, омываемые голосами и нотами, они застывают, и на несколько секунд становятся вечными, словно статуи: огромными, монолитными, вековыми – излучают нерушимую красоту человеческой грации, заточенную в камне.

А потом он ломает её.

Сотые доли, когда её сознание еще не понимает, что произошло – в липком сиропе реальности её лицо все еще улыбается. Его руки вздулись венами, натянулись жилами и буграми мышц, и зажатая в тисках этих рук голова Вики резко вывернулась под неестественным углом: вправо и вверх. Быстро, четко, отточенным движением сильных рук. Все случилось так быстро, что на её лице все еще сияет увядающая жизнь, но тело, лишившись контроля, оседает, сдувается, лишается формы и опадает тряпичной куклой.

Я не могу дышать.

Вокруг танцуют люди.

Раскрываю рот, пытаюсь вдохнуть.

В воздухе льется музыка.

Мои колени подгибаются, в горле хрипит и сипит.

Егор все еще держит в руках то, что осталось от Вики, а на его лице – оскал сведенного судорогой ненависти молодого лица – все, что осталось от его любви. Он отпускает её, а затем, поднимает голову, осматривается и…

– Марина!

Оборачиваюсь.

Он возникает из буйства красок толпы, как живое среди мертвого. Его лицо перекошено яростью. В одно мгновение он оказывается рядом, и я чувствую мертвую хватку огромной ручищи на моем запястье. Псих локомотивом врезается в пеструю толпу, я – следом, нога в ногу. Господи, как же много людей! Внутри меня оживает паника. Как нарочно, ряженые люди толпятся перед нами, но Псих волнорезом разрывает ткань людской толпы – не церемонясь, не раздумывая: рукой, локтями, плечами и грудью. В моем животе распускаются иглы. Они делают это нарочно. Чем отчаяннее он толкается, тем гуще масса из танцующего сброда. Живой щит.

– Сука… – рычит Псих и рвет меня за собой быстрее прежнего.

Внутри меня рождается паника. Губы дрожат, холодные пальцы – ходуном, и я вроде бы скулю.

Собаки мертвы. Двери открыты. Мы свободны. Те из нас, кто остался. Только теперь до меня доходит – Вика мертва. Всхлипываю, выплевываю куцый обрывок плача, похожий на оборванный крик, но потом хватаю воздух, кричу в спину:

– Собаки мертвы!

– Знаю! – рявкает Псих. – Не могу понять, в какую сторону…

Оглядываюсь, озираюсь – совершенно не соображаю, где мы. Продираемся, протискиваемся, но все еще средь людей. Живое, пестрое, дышащее море людских голов слилось воедино. Поднимаю голову и там – потолок, который спускается в бесконечное море драпировок, портьер, прячущих направления света. Люди, ткань, полумрак – все слилось в единый ком цвета, света, движения. Я не понимаю, в какой стороне выход. Псих впереди рычит и кроет матом – он тоже не понимает. Мне кажется – мы ходим кругами. И вот потом приходит мысль, от которой желудок подпрыгивает к горлу – рано или поздно мы споткнемся о тело Вики. Я скулю, Псих дергает мою руку:

– Прекрати! – рявкает он.

Маски, улыбки, движение, музыка – шизофрения в лицах. Люди вырастают на нашем пути, и нам приходится огибать и распихивать их, но стена, живая стена, никак не заканчивается. Мы ходим кругами, и чем дольше, тем тоньше чувство реального: звонкие минуты смазываются, сливаются, превращаются в размытые тени, маски становятся реальными, и под ними уже не люди, а совы, свиньи, белки, обезьяны, собаки с человеческими ртами – они разевают их, скалят клыки… Вика в руках Егора – это было так давно, словно бы в прошлой жизни, и вообще не со мной, а всего-навсего история, которую я прочла или услышала. Карнавал, тени, люди, маски, музыка, смерть… все так театрально, так вычурно, пафосно, нарочито ярко украшено сумасшествием… Впереди в приступе ярости фырчит Псих, его рука еще крепче перехватывает мою ладонь, а я ловлю в воздухе странную примесь: знакомую взвесь из порока, смерти, лжи и правды, такой очевидной, а потому такой невероятной, что ложь рядом с ней кажется истиной. И эта легкая дымка, словно тонкие завитки дыма, которых нельзя ни увидеть, ни учуять, но можно почувствовать нутром – хрусталем тонкого перезвона до предела натянутых нервов, легкой вибрацией шестого чувства, привкусом искрящегося индиго на кончике языка…

Сердце окончательно обезумело – ударами, разрядами, легким, сладким послевкусием после каждого толчка боли – изнутри – к периферии, от сердца – к кончикам пальцев. Я оглядываюсь, я всматриваюсь в лица животных, до ужаса похожих на людей… я высматриваю сверкающее индиго. Сердце сейчас убьет меня – разоврется, раздерет меня в клочья. Где же ты? Это все – ты! Я же вижу твой почерк, слышу эхо твоих шагов… Выходи! Сквозь безликую массу, мимо оживших кукол. Верчу головой: всматриваюсь, вслушиваюсь, и где-то внутри тонко звенит предчувствие «сказки»… Реальность кружится, превращается в галдящие, смазанные пятна, карусель звериных морд проносится перед глазами, и сквозь прикосновения их мягких лап едва ощутимо чувствуются нажим когтей.