Польский крест советской контрразведки. Польская линия в работе ВЧК-НКВД. 1918-1938 - читать онлайн книгу. Автор: Александр Зданович cтр.№ 35

Что касается Базаревского, то он был достаточно откровенен с чекистами, смог внушить к себе доверие и был завербован под псевдонимом «Жарский». В начале ноября он был направлен в Смоленск в сопровождении сотрудника Особого отдела ВЧК В. Высоцкого. Последний, используя возможности ОО ЗФ, должен был организовать переход агента на польскую сторону для внедрения в разведку противника по легенде, разработанной в Особом отделе ВЧК. В легенде наряду с вымыслом присутствовали и реальные факты, как-то: арест в Минске, доставка в Москву, встреча со «Сверщем»-Добржинским. А далее шла именно легенда: якобы вывезли Базаревского по неизвестным ему соображениям в Смоленск, откуда и удалось бежать. Перейдя линию фронта, «Жарский» через польских дивизионных разведчиков связался с начальником 2-го отдела штаба 4-й армии капитаном Стефаном Майером, который и посылал его вместе с Табартовским в Минск. «Жарскому» казалось, что польские разведчики поверили ему. Второй отдел штаба армии даже пригласил его прочитать лекции на курсах разведчиков.

Затем Базаревский убыл в отпуск в Варшаву. И пребывание его там до сих пор вызывает сомнение. Дело в том, что до переброски через линию фронта чекисты вручили ему 26 конвертов с вложенными в них экземплярами нового письма бывших членов ПОВ, перешедших на сторону большевиков. Предполагалось, что агент разошлет конверты по заранее определенным адресам: главе Польского государства Пилсудскому, маршалу Сейма Тромчинскому, во 2-й отдел Генерального штаба, в английскую и французскую военные миссии и в редакции ряда центральных газет. Можно согласиться с тем, что в Особом отделе ВЧК задумали новую «активную» операцию, направленную на внесение сомнения в руководство спецслужб по поводу массового привлечения членов ПОВ к разведывательной работе. Но тогда о каком внедрении в разведку противника агента «Жарского» можно вести речь? Ведь такой объемный багаж надо было не только перенести через линию фронта, но и сохранить его в поездках по Польше. Поэтому, на мой взгляд, ни о каком внедрении в польскую разведку не могло быть и речи. Скорее всего, проведение «активки» и было целью сотрудников ОО ВЧК. Подтверждением этого может служить и тот факт, что, не надеясь на Базаревского, чекисты организовали распространение в Польше текста первого письма Добржинского и коллективного письма бывших членов ПОВ в виде отдельной брошюры ^[272]. Текст этой брошюры читатель найдет в приложении к данной монографии.

Что касается дальнейшей судьбы агента «Жарского», то она незавидна. В начале 1921 г. он прибыл в Москву на конспиративную квартиру ОО ВЧК вместе с сопровождавшим его агентом 2-го отдела штаба 4-й польской армии. 10 января Базаревский подготовил свой отчет о пребывании в Польше и передал его теперь уже помощнику начальника 12-го спецотделения Особого отдела Витковскому. Поддерживавший с «Жарским» контакт Табартовский неожиданно для чекистов сообщил, что его товарищ предложил вместе бежать на польскую сторону, предварительно совершив террористический акт в отношении Сосновского, предавшего интересы родины ^[273]. Были проведены дополнительные проверочные мероприятия, и, хотя однозначного результата они не дали, 26 марта 1921 г. дело Базаревского и прибывшего с ним из Польши Мощинского рассмотрели на заседании Президиума ВЧК и постановили обоих расстрелять ^[274].

В связи с рассмотренной операцией в Минске, проведенной в конце сентября — начале октября 1920 г., интересна и ситуация вокруг одной из негласных сотрудниц оперативной группы Артузова — Ядвиги Тайшерской (псевдоним у поляков «Кучинская»), Она была арестована еще в феврале 1920 г. после перехода линии фронта с заданием штаба польского Литовско-Белорусского фронта. Как тогда сумели выяснить чекисты, Тайшерская должна была подобрать явочную квартиру в Москве для резидентуры «Сверща», то есть Добржинского. До начала советско-польской войны она содержалась под стражей в тюрьме Особого отдела ВЧК. Никаких адресов и фамилий польских агентов в Советской России она на многочисленных допросах не назвала. И, тем не менее, Артузов решил включить ее в состав оперативной группы, выезжавшей на Западный фронт в августе 1920 г. Против этого резко возражал Сосновский, вполне справедливо полагая, что изменчивость показаний на допросах отражает стремление Тайшерской ввести чекистов в заблуждение. Можно лишь сделать предположение о скрывавшемся от других членов группы намерении Артузова использовать в перспективе факт довольно близкой родственной связи Тайшерской с Пилсудским в разведывательных целях. В Минске Тайшерская повела себя подозрительно, уходила от выставленного за ней наружного наблюдения, пыталась установить связь с подпольщиками ПОВ. Пришлось ее арестовать, а при наступлении поляков на Минск расстрелять ^[275].

Подводя итог работы агентурно-оперативной группы во главе с Артузовым на Западном фронте летом и осенью 1920 г., нельзя однозначно утверждать о ее высокой эффективности. Можно, на мой взгляд, только говорить о соотношении ее успехов и провалов. Здесь нельзя не привести еще один фрагмент ранее уже цитированного письма полномочного представителя ВЧК на Западном фронте Ф. Медведя к Ф. Дзержинскому с оценкой проделанного тогда еще агентами Особого отдела Витковским, Кияковским и Сосновским. «Мое недоверие к ним, — писал опытный чекист, — основано на следующем… в Вильне они не дали ни одного дела (за исключением расстрела двух простых пленных), не позволили даже трогать тех из ПОВ, кто там находился (после отъезда Артузова из Вильно они увезли все материалы в Минск). То же и в Минске — операция, которая была там проведена, была начата ОО Запфронта, и только после арестов Особотделом они начали говорить об этом деле Артузову, что было в высшей степени подозрительным, об этом можно узнать у т. Апетера, свои сомнения я высказывал т. Артузову в Минске. Часть лиц и квартир по этому делу, независимо от Особотдела, была под наблюдением Минчека. Дело взял в свои руки т. Артузов, а значит, и они. Результаты были незначительны.

Если говорить, что они дали, то, по моему мнению, очень мало, расстрелянный Блох (племянник Г.Е. Зиновьева, агент подрезидента польской разведки в Петрограде Стецкевича. — А.З.) — почти без материала, а с Тайшерской тоже не очень ясная история для меня. Пойман Борейко — насколько я знаю, совершенно без их помощи и случайно» ^[276].

Конечно, нельзя абсолютизировать информацию Медведя, но и не доверять ей, зная о достаточно близких отношениях автора письма и адресата, тоже не стоит. Следует учитывать и тот факт, что наши знания о деятельности группы Артузова на Западном фронте базируются в основном на текстах протоколов допросов Сосновского и других сотрудников НКВД 1937–1938 гг. Понятно, что в тех условиях они старались (хотя бы первоначально) довести до следователей информацию только о своей успешной работе во благо СССР. Это была их защитная реакция. К сожалению, многие авторы, пишущие о деятельности органов госбезопасности в период советско-польской войны, пытаются, надеюсь не намеренно, отлакировать некоторые события и роль в них конкретных чекистов, в частности Артузова ^[277]. А это приводит к искажению реальной картины событий тайного противоборства спецслужб.