Отец и мать - читать онлайн книгу. Автор: Александр Донских cтр.№ 75

– Не надо так говорить, – тихо, но строго произнесла Екатерина, с досадой ощущая, как полыхнули её щёки. Ей было и стыдно и приятно одновременно.

– Надо, надо! – был неумолим весь уже взмокший и изрядно захмелевший Константин Олегович. – Люди должны восхвалять и боготворить истинную красоту этой нашей никчемной жизни, нашей бренной земной юдоли.

Он со значительным видом помолчал, поприщуривался на Екатерину, с боков на неё заглянул, чуть привстал, чуть пригнулся и, поднявшись во весь рост и зачем-то даже вытянувшись, произнёс значительно и высоко:

– Я буду писать ваш портрет. И не-е-е возражайте! Я – недурственный художник. Говорю без ложной скромности. Не верите? Вот, извольте посмотреть.

И он в суетливой торопливости, даже запнувшись на ровном месте и подрагивая руками, вынес из соседней комнаты картину внушительной величины, без рамы, видимо, снятую со станка.

Ярко-броское, предельно цветистое полотно, похоже, было незаконченным. У Екатерины, пытавшейся разглядеть, что там, даже зарябило в глазах, и она ни на йоту не поняла, что же там такое. Но явственным было то, что там – хоры разнообразных красок и звёзд свивались в феерических вихрях в какой-то невообразимый, внеземной лик. Наконец, Екатерина угадала глаза, разглядела нос, обозначились в её восприятии и губы, и брови, и лоб, и взметённая мертвенная сивость волос, и всё это вроде как шевелилось, вздувалось, расползалось, ещё более лохматилось, топорщилось.

– Н-не понятно? – взволнованно и сипло спросил Константин Олегович у Екатерины. – Не понятно!

Она виновато и растерянно улыбнулась, не находя слов, которые бы не обидели художника.

– И мне, признаюсь, не понятно, – вздохнул Константин Олегович. – Но я думаю, что получился образ вселенского Разума, Сущего, и если хотите – Бога, Будды. Он универсум, он всюду, он вихревой, внезапный, всепроникающий, всевидящий, всеслышащий, всечувствующий. Он – страшный, беспощадный, но в то же время притягательный своей загадочностью, непостижимостью, всесилием, мудростью, вечностью, бесконечностью, наконец.

– Костя, не пугай девушку всякими непонятностями, – ласково и снисходительно, как на шалость любимого ребёнка, улыбалась своей глянцевой, несходящей улыбкой супруга. – Ты конечно же талантище наш бесценный, но снизойди, прошу, до нас, маленьких и слабеньких, со своих, как говорили раньше, философических высот.

– Нашла талантище! – поморщился супруг. – Ты же знаешь: я художник сам для себя. На меня не было, нет и не будет запроса. Какова жизнь, таковы и песни. С волками жить, по-волчьи выть.

– Костя, ещё не пришло твоё время. Вспомни судьбу Ван Гога и многих других замечательных художников.

– Ван Гог, Ван Гог! – словно бы с преодолением проговорил Константин Олегович.

Небрежным быстрым движением приставил картину оборотной стороной к стене на полу, грузно привалился на стул и весь поник, ослаб, как после тяжёлой работы.

– Теперь хотя бы не сажают за подобные вольности. А время наше уже давным-давно кануло в Лету. Оно осталось там… там, – отмахнул он рукой, но неопределённо и вяло. Однако всё же пояснил: – В благословенных временах человечества. Эх, что уж!

– Да земля-то круглая, и времена возвращаются на круги своя, – солидно возразила супруга, не переставая быть приятной своей цветущей улыбкой и раскрасом голоса.

– Вот и ходим кругами. Вокруг да около. Как пьяные, – потянулся супруг к графину с настойкой, кажется, желая прекращения этого разговора. – Впрочем, истина – в вине. Не нами сказано, не нам и отменять. За ваша здоровье!

Но всем стало грустно, очень грустно. Леонардо не поднимал глаз, ковырялся вилкой в куске пирога. Екатерина поняла – надо прощаться. Встала, поблагодарила за угощения, за радушный приём. И все, словно бы опомнившись или очнувшись, всколыхнулись, стали дружно уговаривать её:

– Посидите, Катя, ещё!

– Вы нам так понравились, что мы вас вообще отсюда не выпустим!

– Лео, немедленно делай предложение!..

Наверное, не уговорили бы, да позвонили в дверь и в зал стремительно вошла молодая, но видная, с бодро приподнятым подбородком женщина – сестра Леонардо Маргарита. Следом за ней какой-то уныло-сутуловатой походкой проследовал к столу робковатый, неловкий в движениях, но осанисто-мускулистого обличья муж её Василий.

Маргарита как вошла в зал и ещё даже не села за стол, так сразу и впилась малоподвижными и холодно и колюче горящими, точно лёд, глазами в Екатерину.

«Не высосала бы кровь из меня. Или не заморозила бы», – не выдержала её «жутких» глаз Екатерина. Ей понятно, что Маргариту с мужем пригласили, чтобы они оценили. Кого ещё ждать на премьеру спектакля под названием «Смотрины»? – стало сердить Екатерину.

После незначительных и, похоже, взаимо неинтересных реплик, Маргарита стала увлечённо и важно говорить:

– Поздравьте, многоуважаемые мои родственники: мой Василий Петрович вчера пошёл на повышение – назначили его заведовать отделом в профкоме «СтройГЭС». Квартиру пообещали улучшенной планировки, почти что бесплатные на семью путёвки в Гагры, ну и всё такое в этом роде. В элиту выкарабкиваемся! – вроде как насмешливо пояснила она.

– Выходит, из инженеров всё-таки улизнул? – мрачно спросил, но ни к кому лично не обращаясь, Константин Олегович. И, не дожидась ответа, уже в откровенном раздражении произнёс: – Как и мечталось тебе, Маргарита. И во сне и наяву. Н-да-с, написано не ныне: каждому – своё.

– В инженерах, папа, хоть век просиди – никуда не двинешься, – загорячилась Маргарита, на минуту теряя стылость выдержанности. – Чуть что не так – на ковёр пожалуйте: утюжат почём зря, а ты стой, как нашкодивший мальчишка, и моргай глазами. Правильно я говорю, Вася? – Но ответа не ждала: – И одно талдычат попугаями: давай план, давай план. А с кем «давать»? Одна пьянь да бестолковость среди наших доблестных пролетариев, им только и подавай водку да перекуры по нескольку часов кряду. Нет, что хотите думайте, а из прорабов надо было удирать. Удача сама заплыла в наши с Васей руки, только что не сказала: берите меня, пока я шальная, а то к кому-нибудь другому смотаюсь. Замаячило местечко – какой-то хрыч на пенсию засобирался, я и говорю Васику: не прозевай, действуй. Он, где надо, речь двинул с трибуны, правильный отчётик подсунул в партком – и дело в шляпе. Он у меня способный, не смотрите, что тихоня.

– Риточка, ну что ты выдумываешь: нигде я никаких речей не двигал, – начал было возражать Василий, мягко, вкрадчиво, краснея и зачем-то поправляя идеально сидящий галстук, стряхивая с пиджака несуществующие пылинки. Но под резко задранным взглядом Маргариты тотчас примолк, притворился увлечённым пирогом.

Супруга продолжила:

– Да, да, Василий умеет и слово сказать вовремя, и отчёт толковый составить. Зачем ему мотаться по этим всяким пыльным и потным бытовкам, лаяться с рабочими, высасывать из пальца цыферьки плана? Интеллигентному человеку, согласитесь, нужна интеллигентная работа. Разве я не права?