– Ну, теперь он никогда не станет антикварным. И все это поместится в одном рюкзаке, я правильно понимаю? Надо отдать тебе должное, у тебя есть несколько отличных примочек, Джош.
– А говорят, что после Дня перехода инновации застопорились.
– Жаль, что еще не изобрели неразбиваемое сердце.
Джошуа отвел взгляд.
– Прости, дружище, – сказал Билл. – Прозвучало банальнее некуда. Я бы никогда не сказал такого раньше, верно? Мы с тобой были бойкими парнями. Чувства – это для тех чертовых монашек, а не для нас. Что ж, я изменился. И ты тоже. Но ты изменился, ну, обратно.
Его слова слегка задели Джошуа. Чтобы скрыть это, он снял с веревки рубашку и надел ее. Неожиданно шестидесятивосьмилетний Билл, сидевший на собственном заваленном барахлом столе, потягивая кофе в полумраке кабинета, в глазах Джошуа стал выглядеть настоящим мэром. Зрелым. Как будто шальной старина Билл, прикидывающийся ирландцем, каким-то образом вырос, пока Джошуа не видел. Более того, обогнал самого Джошуа.
– Что значит изменился обратно?
Билл развел руками.
– Ну, например, помнишь, когда повстанцы затеяли движуху в Вальгалле и все тролли Долгой Земли ушли в самоволку? И этот чертов Лобсанг всучил нам твен и велел отправляться на поиски Салли Линдси.
– Боже, Билл, должно быть, прошло лет тридцать.
– Конечно. И, насколько я помню, мы просто легли спать, проснулись и полетели на край Долгой Земли. Не помню, чтобы ты так паковался. Даже чертовы носки.
Джошуа осмотрел кабинет, все свои вещи, лежавшие аккуратными рядами и кучками.
– Нужно все делать правильно, Билл. Нужно удостовериться, что взял все, что все работает. Потом надо все как следует уложить…
– Вот именно. Это говорит не Джошуа, мэр Черт-Знает-Где, Джошуа-отец, Джошуа Валиенте – герой половины чертовой Долгой Земли. Это Джошуа-мальчик, которого я знал в Приюте, когда нам было одиннадцать, двенадцать или тринадцать лет. Когда ты собирал свои детекторные приемники и модели, совсем как сейчас собираешь вещи. Сначала ты все раскладывал и ремонтировал поврежденные детали…
– Красил перед сборкой.
– Что?
– Так всегда говорила Агнес. «Ты из тех ребят, которые непременно красят детали перед сборкой».
– Ну, она была права.
– Чаще всего. На самом деле, до сих пор… И сегодня она должна приехать повидаться со мной, несомненно, чтобы еще раз оказаться правой. Так что, Билл?
– Баланс есть всегда, приятель. Нужно соблюдать пропорции. И, просто чтобы поднять еще один вопрос, господин председатель, не слишком ли ты стар, чтобы срываться играть в Дэниела Буна?
– Не твое дело, – огрызнулся Джошуа.
Билл поднял руки.
– Справедливо. Без обид.
В дверь постучали.
Билл встал.
– Наверное, это сестра Мария Стигмата тут как тут. Оставляю тебя. Все равно, пока ты не уберешься, мне не поработать.
– Билл, я ценю это…
– Только запомни. Установи где-нибудь повыше чертов знак, чтобы было видно с твена, спасательное одеяло на вершине скалы, чтобы тебя можно было найти, когда ты себя угробишь.
– Принято.
На этот раз постучали сильнее.
– Хорошо, хорошо.
За дверью оказалась не Агнес, а сын Джошуа. Билл Чамберс быстро убрался.
Глава 3
Возникшему в дверном проеме Дэниелу Родни Валиенте было тридцать восемь лет. Выше отца, с бледной кожей, унаследованной от матери, и такими же темными волосами, как у Джошуа. На нем был практичный комбинезон с капюшоном, на плече висела маленькая кожаная сумка. Джошуа заподозрил, что это все вещи, которые он взял с собой, – может быть, вообще все его вещи.
Он вошел. С легким отвращением оглядев груды снаряжения, освободил кресло Билла от барахла и уселся. Все без единого слова.
Джошуа подавил вздох. Однако строгий вид сына заставил его застегнуть пуговицы на рубашке. Затем он взял со стола полупустую кружку Билла и направился к кухне.
– Итак…
– Итак.
– Хочешь кофе? В кофейнике есть немного.
Род, как он теперь заставлял себя называть, покачал головой.
– Я давно избавился от кофеиновой зависимости. Чем меньше пристрастий, тем лучше в Верхних Меггерах.
– Тогда воды? Водопроводная опять идет чистая с тех пор, как…
– Не надо.
Джошуа кивнул, поставил кружки и сел на табурет, с которого пришлось убрать альпинистское снаряжение.
– Рад, что ты пришел.
– Почему?
Джошуа вздохнул.
– Наверное, потому что после смерти твоей матери мы все, что есть друг у друга.
Лицо Рода было каменным.
– Я не «есть» у тебя, папа. И ты не «есть» у меня.
– Род…
– Почему ты в очередной раз исчезаешь в дебрях Долгой Земли? Прямо как во времена моего детства. Как исчезал, когда твой брак с мамой дал трещину. Сообщения по аутернету «Привет, я опять ухожу» на самом деле недостаточно, папа. И, черт возьми, разве ты не стар уже для таких выкрутасов?
– Ты знаешь, Род… Дэниел… Мне кажется, ты всю жизнь меня осуждаешь. Наверное, все винят своих родителей…
Род перебил его:
– Я пришел только затем, чтобы поговорить о твоем завещании.
– Хорошо. Смотри, все должным образом засвидетельствовано и нотариально заверено, здесь в Черт-Знает-Где и в офисе Эгиды в Мэдисон-Запад-5.
– Папа, юридическая сторона меня не заботит. И я ничего от тебя не хочу. Просто хочу увериться, что все понял, прежде чем ты исчезнешь, сломаешь в глуши свою проклятую шею, и я больше тебя не увижу.
– Прекрасно. Базовые положения ты знаешь. За исключением нескольких даров, например, Приюту в Мэдисоне, я оставляю все твоей тетке Кейти в Перезагрузке или ее здравствующим потомкам. Вот и все…
Кейти была старшей сестрой Хелен. Лет через десять после Дня перехода сестры Грин вместе с родителями пешком отправились в поход по Долгой Земле и приняли участие в основании нового поселка, Перезагрузки, на окраине группы плодородных миров, известных как Кукурузный пояс. Познакомившись с Джошуа, Хелен покинула Перезагрузку, а Кейти осталась, вышла замуж, вырастила здоровых дочерей и со временем внучек.
Но в этой истории присутствовала и неприглядная сторона. У сестер Грин был брат Родни – фобик, как на новом жаргоне называли тех, кто по своей природе неспособен переходить. Когда семья ушла, Родни остался с теткой. В конечном итоге Родни принял участие в разрушении Мэдисона в Висконсине ядерным взрывом и остаток жизни провел в тюрьме. Когда Дэниел Родни, сын Джошуа, узнал семейную историю полностью, он отказался от детского имени Дэн и принял имя несчастного дяди. Это была только одна из причин натянутых отношений между отцом и сыном.