На содержание тайной квартиры в «Токатлиане» требовались деньги, и мне приходилось продавать драгоценности, предназначенные для Лондона. Кокаин в Пере был хорошим, дешевым и доступным. Тем не менее Эсме принимала его слишком много. Как только женщины преодолевали свои предубеждения и пробовали кокаин, в них почти всегда пробуждалась подлинная страсть к этому наркотику. Некоторые даже утверждали, что этот порошок прежде всего предназначен для женщин. Мои средства подходили к концу, очень скоро это стало очевидным. Я не оплатил свой счет в «Паласе», и миссис Корнелиус вполне резонно отказалась мне помочь. Она уехала из России с куда меньшим капиталом, нежели я. Тогда я начал подумывать о заработке – о продаже своих знаний или умений. Я неплохо справлялся в Киеве во время гражданской войны, я выжил и стал успешным бизнесменом. Теперь мне предстояло повторить это в Константинополе. Эсме привыкла спать большую часть дня. А я спускался в доки, где под старинными сводами отыскал десятки ремонтных мастерских. Я сдружился с несколькими механиками, которые занимались лодочными двигателями. Я выручал их всякий раз, когда им требовалась помощь. Вскоре я не только обзавелся более-менее постоянной работой, но и познакомился с владельцами небольших судов, которые плавали по Босфору, Эгейскому и Черному морям. Почти все они были греками либо армянами. Я даже повстречал родственников своего старого наставника Саркиса Михайловича, и меня приняли как друга семьи. Они тоже были механиками. Турки редко управляли такими ремонтными мастерскими. Они считали, что потеряют лицо, если испачкают руки в машинном масле или даже попытаются постичь тайны двигателя внутреннего сгорания. Турки на протяжении многих столетий жили за счет других. До сих пор они нанимали немцев и британцев, чтобы те строили для них машины, а представители малых народов Османской империи должны были поддерживать технику в рабочем состоянии. Британцы построили подземный фуникулер, который соединял Перу с доками Галаты. Немцы построили трамвайные линии. Ни один турок никогда ничего не изобрел. Даже проекты мечетей скопированы у византийцев. Как собираются править класс или страна, если они полагаются лишь на собственную гордость и на рабов? Они не могли претендовать на Константинополь. Истинные наследники Византии, способные строить машины, должны управлять городом, фундамент которого заложили римские инженеры. Древние лабиринты, которым минуло две с половиной тысячи лет, подтверждали очевидный факт: чтобы выжить, нужно понимать и принимать новые технологии, как только они появляются. Работая в гаванях Золотого Рога, где регулярно встречались венецианские галеоны и китайские джонки, я следил, как приземлялись и поднимались летательные аппараты – «макки» и «порте-филикстоу», которые прибывали из Италии и с Гибралтара и доставляли высокопоставленных военных. Я очень хотел стать пилотом одной из этих машин, по крайней мере пока я не построю свой собственный аппарат. Самолеты напоминали о том, что значил для меня Запад. Они пробуждали мое воображение. Они вновь делали Европу реальной. Даже самые великолепные корабли не могли передать это ощущение. Самолеты постоянно кружили над основными базами, они легко прилетали и улетали. Я мечтал о том, что вместе с Эсме полечу к свободе, в Геную или Гавр. Я построю более сложный вариант своей первой машины и сбегу отсюда, унося Эсме на спине, словно мы летающие принц и принцесса, герои восточной сказки.
Я очень обрадовался, когда Эсме сказала, что мечтает вести домашнее хозяйство и стать моей женой. Я был всего на семь лет старше ее. Когда мне исполнится тридцать, ей будет двадцать три. Нет ничего дурного в том, что двадцатипятилетний мужчина женится на восемнадцатилетней девушке. Мы грезили как дети, почти ничего не зная о нормальной семейной жизни. Эсме восхищалась моими проектами; она тихо сидела рядом, когда я, вооружившись угольником и логарифмической линейкой, работал над чертежом нового парового двигателя, в котором будут использоваться быстро разогревающиеся химические соединения, способные привести в действие легковой автомобиль. Естественно, она не могла уследить за математическими формулами, но сами символы очаровывали ее. В течение многих часов она смотрела на них, как кошка, ее взгляд не отрывался от моей ручки, когда я выводил на бумаге формулы.
Мы продолжали обедать в темных кафе на задворках. Эсме говорила, что хочет готовить для меня. Она называла разные турецкие и румынские блюда. Эсме высокомерно утверждала, что в ресторанах их не умеют приготовить как следует. До десяти лет она училась в благотворительной школе при женском монастыре. Одно время она собиралась стать монахиней. Потом положение ее отца ухудшилось. Турки больше не хотели нанимать христиан. И Эсме пришлось искать работу. Во время войны рабочих мест было немного. Она попыталась стать домашней работницей, как ее мать, но почти все наниматели, зажиточные греки или люди из иностранных посольств, покинули столицу. Прибывало все больше беженцев, и конкуренция стала очень высокой. Две ее подруги устроились на работу к миссис Унал. Они рассказали, что в борделе можно хорошо зарабатывать, если правильно выбирать время. Полагаю, Эсме оказалась настолько невинной, что миссис Унал прогнала ее. Даже в Пере и Галате существовали какие-то законы. Британцы прилагали все усилия, чтобы поддерживать порядок, но большая часть времени у англичан уходила на то, чтобы улаживать споры между различными группами союзников и мешать турецким полицейским требовать взятки. Эсме сказала, что она даже думала вернуться в Румынию и отыскать там родственников, но была единственной опорой своих родителей. Они, вероятно, скоро умрут. А пока ей следовало заботиться о них. Чтобы успокоить ее совесть, я уже пообещал им несколько шиллингов в неделю.
Записки от баронессы фон Рюкстуль становились все более истеричными. Эти невыносимые немцы хотели, чтобы она съехала. Маруся Верановна исчезла. Китти убита горем. Денег не осталось. Неужели я бросил ее? Я неохотно согласился встретиться с ней. В своей комнате в «Пера Паласе» я на самом деле наслаждался ее обществом. Я чувствовал, что вернулась непосредственность, исчезнувшая за время, проведенное с Эсме, ведь к маленькой девочке приходится относиться как к хрупкой игрушке. Леда стала изобретательно похотливой. Бесконечные фантазии и печали дали ей возможность изучить все формы вожделения. Я искренне сказал, что очень скучал по ней.
– Но ты же постоянно в Скутари, – заметила она. – У тебя там есть женщина?
Я успокоил ее:
– Все дело в том, что в Скутари живут влиятельные турки.
– Ты в самом деле шпион, Симка? Когда я сказала графу Синюткину, что ты был летчиком и служил в разведке, он решил, что ты, наверное, секретный агент.
– Все, что тебе нужно знать, любимая Леда, – это то, что я русский патриот. Я ненавижу Троцкого и его банду. Я действительно больше ничего не могу сказать.
– Так твоя работа опасна? Я очень эгоистична. Это просто от волнения. Я переживаю больше за Китти, чем за себя. Но и мне нужно найти работу.
Когда она ушла, я позволил себе роскошь: около часа понежился в ванне в одиночестве и попытался собраться с мыслями. Я действительно вел довольно опасную жизнь, хотя и не в том смысле, в каком предположила баронесса. Я работал, но мои сбережения почти иссякли. Вдобавок я обманывал сразу трех женщин и, что еще хуже, отклонился от намеченного жизненного плана. Мне следовало срочно придумать, как разрешить все эти трудности. Переодевшись, я спустился в бар и, к своему восторгу, увидел миссис Корнелиус. Она была в новом бледносинем платье из мягкого шелка и в темно-синей модной шляпе. Она ничуть не удивилась, заметив меня, но я, наверное, даже покраснел, когда она на меня посмотрела.