Карфаген смеется - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Муркок cтр.№ 42

– Русские прекрасно изучили турок. Поймите, я не сторонник территориальных устремлений России в других местах, не в Афганистане и не в Пенджабе во всяком случае. – Майор улыбался, потягивая джин. Он думал, что британцы должны пока управлять городом от имени государя и царя Константина. – Пока все немного не успокоится, Восток нужно сдерживать. Я очень высоко ценю азиатский склад ума, естественно, я люблю Индию. Нам есть чему у них поучиться. Но если Азия когда-нибудь сможет усвоить манеры и принципы Запада, если азиаты начнут одеваться в английские костюмы и рассуждать о немецкой метафизике, – она станет представлять угрозу для себя и для нас. – Он указал в сторону Скутари. – Пусть столицей турок станет Смирна. Пусть заберут себе всю Анатолию. Другими словами, они должны остаться в Азии. Греки смогут тогда забрать Фракию, а русские изгнанники получат Константинополь, который, по-моему, исторически должен им принадлежать. При поддержке британцев греки и русские создадут самый прочный барьер на пути распространения восточных и большевистских сил. Тогда установится необходимое равновесие между Востоком и Западом. Все почти сразу же увидят преимущества такого положения. Надо отдать ему должное, Джонни-турок – чертовски храбрый паренек. Но нельзя допустить, чтобы он притворялся западным человеком.

На меня произвели огромное впечатление его политические взгляды, его позитивный настрой, его честность и открытость. Майор Най был из тех превосходных англичан, которые не держат камень за пазухой и высказывают глубоко продуманные моральные суждения. Я сказал, что полностью с ним согласен. Россия разорена именно из-за своей восточной экспансии. Все знали, что китайцы, мусульмане и евреи теперь стали основной опорой Ленина. Услышав это, майор пришел в восторг.

– Точно! – Он собирался продолжить разговор, но тут, заметив знак официанта, посмотрел на часы. – Я договорился поужинать с одним приятелем. Мы еще вернемся к этому разговору. Как насчет нынешнего вечера, попозже? Я, во всяком случае, должен угостить вас выпивкой.

Взмахнув рукой, как будто отдав салют, он скрылся в смежном ресторане. Беседа с майором Наем привела меня в отличное расположение духа. Вскоре я разговорился с русским капитаном, который был прикомандирован к британскому штабу у вокзала Хайдарпаша. Он услышал часть нашей беседы. Его фамилия была Рахматов. Племянник старого генерала.

– Как я понял, вы летчик?

– Я летал, – скромно признался я, – когда служил своему императору. А вы?

– Просто обычный пехотинец. Майор Най – один из немногих британцев, которые понимают наше положение. Нам нужно молиться, чтобы их точка зрения возобладала. Я полагаю, что он здесь в качестве советника, не так ли? Это связано с восстанием в Анатолии?

Я честно ответил, что ничего не знаю, и насторожился. Пресыщенный взгляд и опущенные углы рта Рахматова напоминали мне о декадентах. Он был слишком пьян для столь раннего часа. Отказавшись от его приглашения поужинать вместе, я попросил у официанта столик с видом на внутренний двор, где меня не потревожат. Я поел весьма скромно, но попробовал несколько турецких блюд, особое внимание уделив мясу на вертеле. Многие турецкие блюда похожи на украинские, поэтому для меня стало облегчением по крайней мере на некоторое время избавиться от бесконечных британских вареных пудингов и клецек. Я с наслаждением осушил бутылку «сан-эмильона», первую за целых два года. Сидя за кофе, я обдумывал, не стоит ли принять предложение и присоединиться к майору Наю. В настоящий момент, однако, меня сильнее всего влекли удовольствия Перы. Я слишком долго мечтал о волнительной суете столичных улиц и теперь с любопытством предвкушал самые заурядные ночные приключения на Гранд рю де Пера. Я возвратился в свою комнату, сменил одежду, накинул обычное пальто и двинулся дальше.

Танцевальная музыка звучала почти из всех открытых дверей. Сияли электрические рекламы кабаре и баров. Трамваи визжали и грохотали, искры от них летели в воздух. Женщины всех возрастов, рас и цветов кожи улыбались мне. Девочки в расшитых блестками платьях качали бедрами, бродя по узким неровным тротуарам, итальянские полицейские в треугольных шляпах бесцельно свистели и обращали взгляды к невидимым звездам, не желая смотреть на то, что способно нарушить их покой. Курды, албанцы, татары метались в разные стороны, сгибаясь под тяжестью огромных грузов, или стояли на перекрестках, театрально покрикивая друг на друга. Витрины были заполнены шелками и золотом. Неумолкающие евреи бродили с яркими тканями по улицам, призывая прохожих оценить качество товара на ощупь. Мерцающие огни Стамбула виднелись вдали, и белый морской туман придавал всему городу фантастический облик, ибо только купола и минареты ясно виднелись над берегами, заросшими кипарисами и платанами, все прочее либо оставалось невидимым, либо представало смутными силуэтами. Здесь, в Пере, люди как будто находились в шумном, тесном, ужасном аду, а Стамбул казался столь же спокойным и далеким, как нирвана. Большие корабли приплывали и уплывали, гудя сиренами, паромы, под навесами которых качались керосиновые лампы, уходили в желтый туман, где располагался Скутари. Море казалось скопищем темных зеркал, разложенных в беспорядке на неразличимой поверхности. Неблагозвучная арабская музыка поражала слух, потом ее сменял столь же неблагозвучный джаз. Я слышал танго и фокстрот. Я слышал балалайки, саксофон и дикий шум цыганского оркестра. Немного впереди мужчины в шапках с кисточками и белых одеяниях греческих солдат выскочили из турецкой бани. Они выглядели одновременно и смущенными, и довольными. Над дюжиной кинотеатров висели рекламы фильмов на разных языках. Прошло так много времени с моего последнего похода в кино, что я на мгновение заколебался, пытаясь сделать выбор между «Рождением нации» и «Кабирией» ^[69], но потом решил, что фильмы можно посмотреть и в Лондоне, а вот других константинопольских развлечений там будет недоставать. Надеясь, что баронесса не дожидается меня внутри, я прошел мимо «Токатлиана», ресторана, который она называла излюбленным местом встреч всех русских. Сегодня вечером мне нужен был кто-нибудь помоложе. Мое внимание привлекло кафе «Ротонда» с синей электрической вывеской и жуткими зелеными окнами. Я пробрался сквозь толпу проституток, головы которых доходили мне только до груди, передал шляпу и пальто рыжеволосой ведьме, стоявшей у двери, и последовал к столу за бойким низкорослым официантом-сирийцем. Через несколько секунд меня осадили полдюжины довольно потрепанных девочек в дешевом атласе и полинявших перьях, они предлагали мне выпить и потанцевать с ними. Я выбрал двоих, как привык, а остальных прогнал. Обе девочки оказались турчанками. Они назвались Бетти и Мерси, но практически не говорили по-английски. Они кое-что знали по-русски и немногим больше по-французски (в основном морской жаргон). Бетти исполнилось четырнадцать, Мерси была немного старше. Тот вечер и часть ночи я провел в их развратном обществе, в основном на кушетках в задней комнате «Ротонды». Мы удалились туда, когда яркий свет начал резать мне глаза, джазовая музыка стала слишком громкой для моего слуха, а их непристойные словечки настолько возбудили меня, что я не смог больше терпеть. Мои маленькие девочки, возможно, явились прямо из придворных школ султана. Я в них не разочаровался. Они напомнили мне Катю, маленькую шлюху, из-за которой у меня в Одессе случилась ссора с кузеном Шурой. Но кожа их была темнее, влажные глаза – больше, а любовные ласки – гораздо утонченнее. Наслаждаясь их плотью, я не совершал никакого преступления. Я честно платил, как платили другие. Я знаю таких девочек. Они развратны от природы. Существует миф о женской невинности, которого я никогда не понимал. Правда, некоторые невинны от природы, но другие рождаются с животным желанием раскрыть все самые необычные чувственные тайны. Никто не заставляет их жить так, как они живут. Я не изобретал игр, в которые мы играли в ту первую изумительную ночь. Эти игры столь же стары, как цивилизация, столь же изысканны или столь же грубы, как сами игроки. Это их образ жизни, открывающий путь и в рай, и в ад. Люди не должны осуждать то, что им чуждо, просто потому, что их пугает непонятное.