Некоторое время я недоумевал по поводу исчезновения Джимми Рембрандта. Я подумал, что Джимми опасался моего гнева, потому что он в некотором роде бросил меня, а также Роффи и Гилпина. Возможно, он все еще переживал из-за пятисот долларов, которые задолжал мне. Узнав о состоянии Роффи, он мог подумать, что в случае моего убийства будет привлечен к делу. По-видимому, он возвратился в Нью-Йорк.
Мне не полегчало, когда майор Синклер высказал свое откровенное мнение: Роффи и Гилпин были парочкой саквояжников и попросту использовали меня в своих целях. Я не понимал, какой им от этого был прок. Я решил, что не стоит рассказывать майору о том, какую роль я сыграл в их затруднениях, но заверил Синклера: только самые ужасные обстоятельства могли вынудить этих двоих оставить меня. Я заметил, что не лишился наличных. Я не нес ответственности за долги авиакомпании и за личные долги моих партнеров. Я строил самые дикие предположения, я думал о том, что какие-то иностранцы, пожелавшие уничтожить наше великое предприятие, похитили моих партнеров или избавились от них как-то иначе. Мне давно уже очевидно, что все крупные катастрофы дирижаблей в 1920‑х и 1930‑х годах – это результат сионистского саботажа. Также вероятно, что мои партнеры попали в лапы еврейских или итальянских ростовщиков. Ростовщики, как известно, жестоко обходились с неимущими должниками, неспособными платить непомерные проценты. Это также объясняло, почему Роффи и Гилпин так отчаянно перепугались в самом конце, когда я не сумел раздобыть деньги. Я изложил эту теорию полицейским, которые ко мне обратились. Они пообещали во всем разобраться. Но все они были людьми Крампа. Они пришли к выводу, что городские жители, и я в том числе, стали жертвами пары первоклассных мошенников.
Конечно, в глубине души во всех неудачах я винил только себя и продолжал защищать своих партнеров даже в штабе полиции, куда меня пригласили, чтобы сделать официальное заявление. Потом у меня взяли интервью газетчики. Но заголовки на следующий день, само собой разумеется, выражали общее неблагосклонное отношение к Роффи и Гилпину. Я удостоился некоторого сочувствия, но их назвали «злодеями». По иронии судьбы, точно так же называли и меня во французских газетах. Полагаю, Коля защищал мое имя так же отчаянно, как я своих партнеров, и так же тщетно. Как только пресса находит козла отпущения, ее уже не остановить. Самый убедительный пример, разумеется, Адольф Гитлер. Никто никогда не пишет о пользе, которую он принес Германии, все просто повторяют разные дурные слухи. Подобные несправедливости становятся совершенно очевидными для человека, который прожил на свете так же долго и увидел столько же, сколько я. И уже не стоит о них рассказывать. Мир погружается в хаос. Правосудие – это фантазия, о которой скоро позабудут, как позабудут о белой расе, породившей эту фантазию. Любой подтвердит, что я – человек, наделенный интуицией, интеллектом, необычайными моральными качествами. Я не испытываю предубеждений по отношению к другим народам или взглядам. Но когда мне и моим собратьям угрожает омерзительный кровосос – что делать? Смолчать? Опустить руки? В решающий момент эти два старика сбежали. Если бы они остались, теперь считались бы героями, им поставили бы памятники в Овертон-парке. И все же их решение, как оказалось, принесло значительную пользу другим людям, хотя Роффи и Гилпин никогда не услышат за это благодарности. Они сбежали от разбитой мечты, которая вот-вот должна была стать реальностью. И у меня не осталось иного выбора, кроме как принять предложение Имперского мага. Я полечу в Атланту и там подниму свое знамя, я отправлюсь вместе с благородными рыцарями в великий крестовый поход, цель которого – спасение разума, справедливости, нравственности и свободы во всем мире. Я пришел к этому решению на следующий день после исчезновения моих партнеров. Похоже, кто-то в Мемфисе подвергал сомнению мои верительные грамоты, мою искренность, даже мое благородство. Меня дважды оскорбляли на улице. Мистер Бэскин в письменной форме предложил мне освободить квартиру. Даже миссис Трубшоу, которая, как я сначала подумал, приехала, чтобы утешить меня, предъявила какие-то смехотворные требования: она якобы ссудила мистеру Роффи две тысячи долларов и теперь настаивала на том, что мой моральный долг – выплатить ей деньги. Одно только время могло показать, кто лжесвидетельствовал и кто на самом деле пал жертвой обмана.
Древние святые и герои отворачивались от эгоистичных и материальных проблем, получив знак свыше. Я тоже воспринял все эти события как некий знак: мне следовало отправиться дальше, нужно было странствовать по Америке и нести новую весть во все концы этой великой энергичной страны. В течение года я добьюсь такой известности, что история о небольшой фабрике и незначительном муниципальном аэропорте покажется ничтожной мелочью. Мне предоставили возможность завоевать весь Новый Свет с помощью собственной гениальности. Могучая, с научной точки зрения прогрессивная Америка станет самой сильной страной на Земле. Одержав победу здесь, я смогу повлиять на судьбы всего мира. И тогда наконец Россия, моя древняя, духовно богатая Россия, будет спасена от большевистских мусорщиков. Степи снова станут зелеными и красивыми, пшеница заколосится, леса сохранят покой и тишину, и появятся новые золотые города, города возрожденной Византии.
Не стану утверждать, что сам Бог создал необходимые условия, изгнав бедных Гилпина и Роффи из Мемфиса, и дал мне возможность исполнить Его дело с помощью рыцарей ку-клукс-клана. Я не столь тщеславен. Однако не может быть сомнений: то, что поначалу казалось бедствием, помогло мне встать на верный путь и использовать дарованные Богом пророческие способности, чтобы послужить благу христианской веры. Как грек Павел был избран, чтобы стать посланником Христа в Риме, так и я, можно сказать, наследник греческого идеала, должен был стать апостолом в этом Новом Риме. Приняв решение, я тотчас почувствовал прилив радости. Все тревоги остались позади. Я больше не ждал новостей от Эсме, Коли или миссис Корнелиус. Я снова увижусь с ними через определенное время. Каждым атомом своего существа я осознавал, что наконец обрел истинное призвание.
Я покинул Мемфис на следующий день, поднявшись в небо со старой тренировочной авиабазы «Паркфилд». Я покинул и огорченных друзей, и суровых критиков, под шум огромной толпы, которая собралась, чтобы увидеть, как «Рыцарь-ястреб» снимается с якоря. Мы поднимались в пугающее небо – черные облака катились и мчались над землей, которая становилась все темнее и темнее. Надвигался шторм. Шторм шел с юга. Надвигался шторм, который охватит все Соединенные Штаты. И пророки Америки встанут на палубах летающих городов и на платформах гигантских дирижаблей и будут выкрикивать свои предупреждения, словно исходящие с самих небес: «Остерегайтесь еретика, неверного, язычника! Проснись, Америка, перед лицом ужасной опасности! Узри вражеский меч, который рассекает тебя, когда ты спишь! Услышь вражеский голос, который обольщает твоих детей, вражеские верования, которые отнимают у тебя твою религию! Проснись, Америка, во имя Христа, узри угрозу и спасение!» Шторм несет пророка Божьего на шумных крыльях, гром и молния возвещают о его прибытии. С Юга, из Мемфиса, который некогда располагался в Египте, он придет, как пришел Моисей, чтобы повести детей Нового Света к великолепному будущему, их законному наследию. От плодородной Флориды до холодной Аляски, где царь некогда поднял свой штандарт, где двуглавый орел окинул взглядом землю и обрел наконец союзника, с которым можно построить христианский мир заново, – повсюду услышат глас пророка. Проснись, Америка! Корабль пророка виден в небе, и его знак – пламенный крест, греческий крест Kyrios. И так грек даровал имя и силу Его рыцарям. Kuklos: круг
[237]. Kuklos: круг Солнца. Круг и крест – Единое! Господи помилуй! Христос воскрес! Христос воскрес!