Разговор перешел на общие темы. Я внезапно испытал прилив абсолютного счастья. Вечер прошел очень успешно, я был в ударе. Мы ушли из ресторана едва ли не последними. Оба чудесных создания расцеловали меня на прощание, и Коля записал адрес, поклявшись, что очень скоро свяжется со мной.
– Мы больше никогда не расстанемся!
Насвистывая веселый мотив, я зашагал по рю Сен-Сюльпис и только тут понял, что забыл сообщить Коле о смерти его кузена, Алексея Леоновича, пилота, который едва не погубил меня, разбив свой самолет. Возможно, подумал я, было бы нетактично сразу заговаривать о таких вещах. Я мог все рассказать Коле в ближайшем будущем.
Когда я вернулся, Эсме, как обычно, спала, но в тот вечер ее дыхание было быстрым и неровным. У нее начался жар. Я держал ее потное маленькое тельце на руках и укачивал ее, когда она стонала:
– Не оставляй меня, Максим. Не оставляй меня.
Я дал Эсме немного воды и аспирин, чтобы ослабить жар, а потом лег рядом с ней и попытался рассказать о своей встрече с Колей, но она вновь погрузилась в беспокойный сон.
На следующее утро я отправился на поиски доктора. Ближайший жил на бульваре Сен-Мишель. Доктор Гюлак насквозь пропах табаком и розовой водой. Его моржовые усы пожелтели от никотина, кожа, покрытая пятнами, напоминала панцирь черепахи. Я помню седые редеющие волосы, до блеска отполированные ботинки и старомодный сюртук. Осмотрев мою девочку, он твердо сказал, что Эсме нужно хорошенько отдохнуть. Он дал микстуру и потребовал, чтобы Эсме принимала ее три раза в день. У нее анемия, сказал доктор. Она страдает от нервного истощения.
– Но она очень молода, – сказал я старому дураку. – В ней полно жизненных сил. Она – ребенок!
Доктор Гюлак недоверчиво посмотрел на меня:
– Она употребляла слишком много алкоголя. И мне трудно перечислить все наркотики, которые она, несомненно, принимала. Кто-то должен следить за вашей сестрой, мсье, если вы сами не можете этого делать.
Я не стал говорить ему, что Эсме употребляла наркотиков и спиртного не больше, чем я сам.
– Она страдает от обычных в наше время симптомов, – неодобрительно заметил доктор. – У вас нет родителей? Лучше бы ей остаться с ними.
– Мы сироты.
Он вздохнул:
– Не стану вас осуждать. Но вам нужен кто-то, способный направить вас по верному пути, мсье. Я советую вам уехать из Парижа. Поживите в провинции месяц-другой. Измените свой образ жизни.
Я вызывал доктора, а не священника. Поучения меня раздражали. Тем не менее я вежливо поблагодарил его, сказал, что обдумаю это предложение, и отдал наши последние деньги. Когда я сел на стул у кровати Эсме и сжал ее теплую, мягкую руку, мне в голову пришла мысль: а не был ли я чрезмерно эгоистичен? Почему я настаивал, чтобы она вела такую же жизнь, как и я? Я всегда отличался невероятной активностью – я полагаю, это свойство живого ума. Другим людям редко удавалось за мной угнаться. Вероятно, я был несправедлив, ожидая от Эсме такой же энергии. Она слишком молода, она еще не имела представления о пределах собственных сил. Это погружение в коматозное состояние, возможно, стало для нее формой отдыха. Я решил ухаживать за ней, пока она окончательно не придет в себя. За это время я обдумаю положение. Я верил: теперь, когда для нас открылись новые возможности, дела пойдут лучше. У Эсме были все основания для беспокойства. Она, вероятно, инстинктивно чувствовала, что меня тревожит ЧК. Кроме того, я говорил ей, что мы поедем в Англию, а мы все еще оставались в Париже. Она по-прежнему слабо владела языком. Вероятно, Эсме начала тосковать по дому и не хотела мне в этом признаваться. Наверное, нет ничего хуже такой беспомощности – смотреть, как рядом кто-то бредит и дрожит в лихорадке, от которой не помогут никакие медицинские средства. Как бы то ни было, я совладал с паникой. Я подумал, что стоит проконсультироваться у кого-нибудь еще, и решил, что при первой же встрече с Колей попрошу его порекомендовать более знающего доктора, чем этот местный шарлатан. Как ни прискорбно, это почти наверняка означало, что мне придется посетить Сережу.
Неужели Эсме всегда страдала от этой болезни? Что это было? Какая-то форма эпилепсии? Возможно, именно поэтому ее родители так обрадовались, узнав, что девочка отправится со мной. При первой же возможности я посетил ближайшую библиотеку и просмотрел медицинские книги. Не нашлось никаких описаний подобных случаев, Эсме не получала кокс в течение нескольких дней. Возможно, она страдала из-за этого? Мне удалось заставить ее принять немного кокаина, но ничего хорошего из этого не вышло. Я по-настоящему разочаровался в медицине, которая и по сей день остается какой-то средневековой. Иногда я сожалею, что судьба помешала мне стать врачом. С моими аналитическими и творческими способностями я смог бы, наверное, добиться куда больших результатов в медицине, чем в инженерном деле. Прежде всего я хотел помочь роду людскому, принести пользу, вытянуть человечество из болота невежества, приблизить его к небесам. Я так и не сумел преодолеть заблуждения своего времени, я верил, что общественные условия – главная причина всех бед. Я думал, что технологическая Утопия избавит человечество от страданий. Теперь я полагаю, что большинство людей страдает от значительного химического дисбаланса. Нам нужно отыскать идеальное сочетание веществ, питающих мозг. Увы, даже меня самого нельзя назвать нормальным и здравомыслящим. Вероятно, все дело в еде.
Мы много знаем о калориях и витаминах, но как быть с микроэлементами, с мельчайшими частицами, которые мы глотаем? Крошечные кусочки металла, никогда не оказывающие физического воздействия, могут проникать в мозг, реагировать на магнитные поля, взаимодействовать со случайными электрическими импульсами. Эти металлические атомы, возможно, влияют на нашу повседневную жизнь куда сильнее, чем сама водородная бомба. Мы желаем жить в дружбе со всем миром, а через мгновение уже хотим взорвать его. Вот почему, например, лица людей так сильно меняются во время грозы. Очень жаль, что никто не обеспечил меня средствами для обстоятельного изучения этого вопроса. А ведь я очень старался. Несколько лет назад я обратился в Лондонский университет, перечислил все свои регалии и приложил статью «Эмиссия электронов в атмосфере и их влияние на высшие мозговые функции людей». Я надеялся, что они, по крайней мере, позволят мне поговорить со своими медиками. В итоге пришлось пойти на унижение и заплатить еврею-печатнику, чтобы сделать несколько сотен копий статьи, которые я разослал по больницам в Кенсингтоне и Челси. Я получил пару ответов, но они пришли от сумасшедших, от хиппи, которые утверждали, что электрические колебания – на самом деле послания от летающих тарелок! Отвечать на такое было ниже моего достоинства. Связан ли недуг Эсме с электричеством или с какой-то другой, до сих пор не открытой причиной, мне неведомо. Тогда я мог только ухаживать за ней. Я нанял сиделку, которая готовила суп и убирала постель до самого выздоровления моей девочки. Сережа, не ведая о том, оплатил все расходы.
Несколько дней спустя я получил записку от Коли. Он снова приехал в город и пожелал встретиться и пообедать. Он назначил встречу на час дня в «Лаперуссе». Эсме свернулась калачиком под одеялом. Я оставил ей стакан с водой и записку, в которой сообщил, куда отправляюсь. Облачившись в новый костюм, я пошел на встречу с другом. Не стану утверждать, что шагал легко, – я все еще опасался, что могу повстречать на улице Бродманна. Кроме того, у меня не было особого желания сталкиваться с Сережей. Казалось, мое положение вот-вот переменится – но все могло рухнуть, если один из этих людей узнает правду.