Я ненавижу свою шею - читать онлайн книгу. Автор: Нора Эфрон cтр.№ 18

Я даю клятву, что Дженис Глабман никогда больше не будет надо мной смеяться

Я уезжаю в колледж с весом сорок восемь килограммов. Возвращаюсь через три месяца, набрав десять килограммов. Когда-то я была худой и не имела форм. Теперь я толстая и, как ни парадоксально, по-прежнему не имею форм. Все мало, кроме шерстяной плиссированной юбки в клетку, которая ужасно полнит. Это трагедия. Папа встречает меня с самолета и говорит маме: «Что ж, может, кто-нибудь женится на ней за доброе сердце».

Я возвращаюсь в колледж. Я по-прежнему толстая. В столовой общежития есть автомат, он называется «Корова» — нажимаешь на краник, и из него льется самое холодное и вкусное в мире молоко. А еще там есть булочки с корицей и миллион другой выпечки — я никогда не видела столько чудесных булок. Я их обожаю. Накладываю себе добавку. А потом опять добавку. Масло везде, намазывай — не хочу, и это вкусное молоко… Никакое оно не обезжиренное, друзья мои. Дело было много лет назад, тогда про обезжиренное молоко никто слыхом ни слыхивал.

Так проходит несколько месяцев. Я приезжаю домой на летние каникулы. Толстая, как бочка. Вся старая одежда мне мала. Я уже это говорила, и это по-прежнему так. На дворе лето, и я, само собой, не могу ходить в шерстяной клетчатой юбке. Я иду к своей подруге Дженис Глабман с намерением взять у нее что-то поносить. Дженис всегда была толстой. Я меряю ее брюки. Они мне малы. Совсем малы: не получается даже застегнуть молнию. Дженис смеется надо мной. Вот ее точные слова: «Ха-ха-ха-ха-ха». На следующий день я сажусь на диету. И через полгода снова вешу сорок восемь килограммов. Это единственная диета в моей жизни.

Мы с Дженис не виделись больше сорока лет, но, когда мы все-таки встретимся, я буду готова. Я худая. Хотя сейчас я вешу пятьдесят семь килограммов — ровно столько, сколько весила, когда вернулась из колледжа колобком. Но я худая! Почему так — ума не приложу.

Как я не вышла замуж за Стэнли Флека

Лето, я работаю стажером в Белом доме при президенте Кеннеди и помолвлена с молодым адвокатом по имени Стэнли Флек. Все в курсе, что мы собираемся пожениться. Мой жених навещает меня в Вашингтоне, и я устраиваю ему экскурсию по Белому дому — у меня пропуск, я могу бродить там беспрепятственно. Я показываю ему Красный кабинет. Голубой кабинет. Прекрасный портрет Грейс Кулидж. Розовый сад. В конце экскурсии он говорит: «Моя жена никогда не будет работать в таком месте».

Воскресенье в парке

Я катаюсь на лодке по озеру в Центральном парке. К счастью, гребу не я. Учусь я по-прежнему в колледже, но скоро оканчиваю его и жить буду здесь, в Нью-Йорке. Я смотрю на окружающие парк небоскребы и вдруг понимаю, что, кроме гребца на лодке, не знаю в городе никого. Да и с этим гребцом я знакома всего пять минут. Интересно, стану ли я одной из тех, о ком пишут в газетах истории, когда человек одиноко живет в Нью-Йорке и в конце концов умирает в своей квартире и об этом узнают лишь через несколько дней, когда запах проникает в коридор? В тот момент я клянусь себе, что когда-нибудь у меня здесь появятся друзья.

Кажется, я всю жизнь буду работать репортером

1963 год. Газетчики бастуют, а я пишу пародию на New York Post. Редакторы Post не в восторге, зато издатель под впечатлением. «Если она может пародировать Post, значит, может и работать в Post», — заявляет она и приглашает меня на работу. По окончании забастовки я прохожу недельный испытательный срок. В редакции пыльно, темно и мрачно. Старые столы разваливаются. Ужасно пахнет. Телефонов не хватает. Редактор отправляет меня в аквариум Кони-Айленда писать заметку о двух тюленях-хохлачах, которых привезли туда для спаривания. Тюлени, однако, категорически отказываются общаться. Я пишу заметку. Смешную. Сдаю. Слышу, как за редакторским столом кто-то смеется. Значит, им тоже смешно? Меня нанимают на постоянную работу. Никогда еще я не была так счастлива. Моя мечта осуществилась, а мне ведь всего двадцать два.

Возможно, я все-таки не буду всю жизнь работать репортером

Однажды мы с коллегами-репортерами и управляющим редактором идем в бар недалеко от Post. На улице дождь. Мы выпиваем достаточно много, и редактор приглашает нас в гости — у него дом в Бруклин-Хайтс. Возле дома он говорит мне: «Встань на крылечко». Над окном навес. Я встаю на крыльцо, он дергает за навес, и на меня выливаются ведер пять воды. Я мокрая как мышь, а наш редактор считает, что это очень смешно.

Моя жизнь меняется

Я пишу статью для журнала о том, каково это — иметь маленькую грудь. Теперь я писатель.

Что мне говорила мама (часть 2)

Я понимаю, что, когда мама говорила «из всего можно сделать репортаж», то она на самом деле имела в виду вот что: когда ты поскальзываешься на банановой кожуре, смеются над тобой; но когда ты рассказываешь, как поскользнулась на банановой кожуре, то можешь посмеяться вместе со всеми. Ты становишься героем, а не жертвой насмешек. Вероятно, она имела в виду именно это.

А может быть, и не надо ничего додумывать, может, она имела в виду только то, что сказала.

Умирая в больнице, она обратилась ко мне: «Ты же репортер, Нора. Записывай». Думаю, это не то же самое, это не «из всего можно сделать репортаж».

Мама умерла от цирроза, но непосредственной причиной ее смерти была передозировка снотворного, которое дал ей мой отец. Тогда мне не казалось, что из этого можно сделать репортаж.

Но моя сестра Эми решила иначе и написала об этом в своей книге. И разве можно ее винить?

Как она умерла: моя версия

Мама лежит в больнице. Каждый день отец звонит и сообщает: конец, они отключают ее от системы жизнеобеспечения. Но этого не происходит. Маму выписывают, и она возвращается домой. Проходит несколько дней. Как-то раз отец говорит: отпущу-ка я сиделку на ночь. Позднее тем же вечером он звонит мне сказать, что мама умерла. Уже приезжали из похоронного бюро и забрали ее тело. Я еду к ним. Четыре утра. Я сижу с папой, а потом мы решаем вздремнуть — завтра предстоит длинный день. Он достает из кармана пузырек с маминым снотворным. «Врач прописал на случай проблем со сном, — говорит он. — Смой их в унитаз». Я иду в туалет и послушно смываю таблетки. Наутро приезжают сестры, и я рассказываю про снотворное.

— А ты посчитала, сколько там было таблеток? — спрашивает Эми.

— Нет, — отвечаю я.

— На нет и суда нет, — говорит она.

Брак номер один — шесть лет

Мой первый муж был совершенно замечательным человеком, хоть и питал нездоровую привязанность к своим котам. В 1972 году, в период расцвета женского движения, разводились все, кому не лень, даже те, чьи мужья привязанности к котам не питали. Мой муж хотел, чтобы мы поехали в Африку на фотосафари, а я сказала:

— Не могу.

— Почему? — спросил он.