История философии. Реконструкция истории европейской философии через призму теории познания - читать онлайн книгу. Автор: Иван Шишков cтр.№ 284

Правда, сходство последней с центральным термином феноменологии Гуссерля лишь внешнее. Если для Гуссерля феноменологическая редукция — метод возведения феноменологического исследования от естественной установки опыта и теории к «чистому сознанию в его абсолютном самобытии» ^[1703], то для Хайдеггера феноменологическая редукция означает «возведение (Ruckftihrung) феноменологического взгляда от какого бы то ни было определенного схватывания сущего к пониманию бытия этого сущего…» ^[1704]

Феноменологическая редукция Хайдеггера — не единственная компонента его феноменологического метода. Другой его составляющей является феноменологическая конструкция, под которой подразумевается «набрасывание данного наперед сущего в направлении бытия и его структур» ^[1705]. Необходимость этого шага объясняется тем, что доступ к бытию открывается не так, как доступ к сущему: мы не просто обнаруживаем бытие, но оно должно, по словам Хайдеггера, «всякий раз быть вброшено в поле зрения при помощи свободного наброска»⁶¹⁹.

Но и этими двумя составляющими феноменологический метод не исчерпывается. Третьей его компонентой выступает феноменологическая деструкция, задача которой обеспечить подлинность используемых онтологией понятий. Эта задача обусловлена тем обстоятельством, что любое набрасывание бытия осуществляется в редуктивном восхождении, отталкивающемся от сущего, то есть сущее служит исходной точкой рассмотрения бытия. Эта исходная точка определяется фактическим опытом сущего и возможностями опыта, присущими фактичному Dasein, экзистенция которого исторична. Историчность, временность экзистенции Dasein обуславливает различие в возможностях доступа к сущему и его истолкования в различных исторических условиях.

Как свидетельствует история философии, уже в самом начале были открыты различные области сущего: природа, душа, пространство, но при этом они не могли быть постигнуты в своем специфическом бытии. Как правило, использовалось некоторое усредненное понятие бытия, которое применялось для интерпретации любого сущего, принадлежащего различным сферам бытия. Иными словами, доступ к сущему задавался определенной философской традицией, из которой черпались основные философские понятия, действенность которых ощутима и по сей день. А это S значит, по словам Хайдеггера, что «любой философский разбор… пронизан перешедшими к нам понятиями и, тем самым, перешедшими к нам..* точками зрения, по поводу которых вовсе не установлено, что они под- н линно и изначально проистекают из той области бытия…, на постижение; которых они претендуют. Поэтому понятийной интерпретации бытия и ^ его структур, т. е. редуктивной конструкции бытия, с необходимостью принадлежит некоторая деструкция, т. е. критический демонтаж пере- [шедших к нам понятий, которые мы поначалу поневоле вынуждены применять… Только посредством деструкции онтология может феноменологически обеспечить себе подлинность своих понятий» ^[1706].

Эти три основные компоненты феноменологического метода — редукция, конструкция и деструкция — содержательно взаимосвязаны и обосно- L вываются одна через другую. Так, конструкция философии с необходимостью есть деструкция, т. е. демонтаж, осуществляемый в возвращении к истоку, традиции, что вовсе не означает отрицания традиции, но, напротив, ее позитивное усвоение] Поскольку конструкции принадлежит деструкция, философское познание по своей сути есть одновременно и историческое познание. На этой методологической основе Хайдеггер и осуществляет экзистенциальную аналитику бытия.

Она находит свое выражение в фундаментально-онтологической конструкции, позволяющей приводить Dasein к его открытости и осуществлять его внутреннюю метафизику. Эта аналитика начитается с анализа повседневности, под которой Хайдеггер подразумевает способ бытия человека, тяготеющий «по своей сущности к тому, чтобы отставлять Dasein и его разумение бытия… в забытость» ^[1707], в заброшенность. Она властвует непосредственно над Dasein как таковым, что выражается в обреченности. На этом уровне бытия Dasein трансцендируется в бытие-в-мире так, что бытие сущего оказывается преимущественно нерасчлененным, но все же доступным для понимания. При этом различие между сущим и бытием остается сокрытым, а сам человек рассматривается как сущее среди другого сущего.

Трансцендирование Dasein в бытие-в-мире означает открытость бытия: человек здесь выступает в открытость бытия, какою является само бытие, которое «в качестве броска бросило сущего человека в „заботу**. Брошенный таким образом человек стоит „в“ открытости бытия. „Мир“ есть просвет бытия, в который человек вступает своим брошенным существом» ^[1708]. Брошенность означает у Хайдеггера предначертанное судьбой пребывание в определенной ситуации, которую себе не выбирают, существование в пределах данных обстоятельств и отношений.

Бытие человека как бытие-в-мире есть бытие его в том мире, в котором он окружен не только вещами, которые суть его «инструмент», т. е. то, чем он пользуется, чтобы «позаботиться» обо всем, требующем его заботы ^[1709], но и людьми, с которыми он существует в мире. Эти люди — не простое бытие вещей, а, как и он сам, наличное бытие, которое стоит в отношении к самому себе. Стало быть, существование субъекта в бытие-в-мире не дано без мира и без других Я. «Другие» здесь означает те, от которых человек сам себя, как правило, не отличает. На основе этого совместного бытия-в-мире мир, по словам Хайдеггера, «есть всегда уже тот, который я делю с другими. Мир присутствия есть совместный-мир. Бытие-в есть событие с другими» ^[1710]. Однако со-бытие с другими не значит их присутствие как наличных лиц. Дело в том, что присутствие экзистенциально определено событием и тогда, когда другой фактично не наличен и не воспринят. Потому одиночество присутствия есть тоже событие в мире. Фактическое одиночество не снимается тем, что «рядом» со мной случился другой. Одиночество «среди» многих находит свое выражение в модусе безразлична, и «чужести», т. е. в такой ситуации бытие многих (других) есть их соприсутствие, в то время как «событие есть определенность всегда своего присутствия» ^[1711]. Эти другие — не определенные другие. Любой другой их может представлять. Именно люди, которые не суть нечто определенное и которые суть все, предписывают повседневности способ быть.