История философии. Реконструкция истории европейской философии через призму теории познания - читать онлайн книгу. Автор: Иван Шишков cтр.№ 127

Как известно, для разыскания истины Декарт выработал определенное методологическое средство, которое в истории философии закрепилось под названием декартово методическое сомнение. Оно призвано снести все здание прежней, традиционной, культуры и отменить прежний тип сознания, чтобы тем самым расчистить почву для постройки нового здания — культуры рациональной. На место прежнего, ренессансного, мышления, для которого была характерна насыщенность разнообразным, порой странным фактическим материалом, поэтически-фантастической чувственностью, случайными наблюдениями, неразвитым, непродуманным, непроанализированным и невыверенным сенсуализмом, Декарт ставит фундаменталистское мышление, которое «прочищает» чувственный опыт, рационально его прорабатывает. Иными словами, предложенный Декартом рационализм состоял в методичной и экспериментальной проверке чувственных данных, которая мота бы гарантировать надежность и достоверность нашего знания. Декарт отвергает традиционный эмпиризм, вообразивший, что за пределами чувственных вещей нет ничего устойчивого, на что он мог бы опереться, и выстроивший, по его словам, «свои здания на песке, вместо того, чтобы копать глубже в поисках камня или шины» ^[629].

Характерные для ренессансного мышления разносторонность и совмещение всякого рода спорных мнений воспринимались Декартом как разбросанность, отсутствие строгости и точности. Последние как раз и должна была обеспечить картезианская фундаменталистская методология, основанная на требовании поиска надежного (прочного) основания. Но поскольку начала, основания научного знания, по справедливому замечанию Декарта, лежат в философии, а в предшествующей ему философии таких достоверных начал он не усмотрел, то первой своей задачей он ставит — установить таковые начала.

Как известно, таким незыблемым, непогрешимым основанием, у Декарта оказывается сам человеческий разум в его внутреннем первоистоке, I в той точке, из которой он растет сам и которая поэтому обладает наивысшей достоверностью, — самосознание. Тем самым французский философ положил в основу не просто принцип мышления как объективного процесса, каким был античный Логос, а именно субъективно переживаемый и L сознаваемый процесс мышления, от которого невозможно отделить мыс- ! лящего. А это значит, что в отличие от античного рационализма классиче- ; ский новоевропейский рационализм в лице Декарта полагает самосознание ' как необходимый конститутивный момент мышления, отныне мышление невозможно оторвать от «Я».

^и Таким образом, в своих поисках надежного основания построения но- ; вой рациональной культуры Декарт наталкивается на самосознание, кото- и рое и провозглашается им в качестве основного принципа новоевропейской философии и культуры. По сути философский, разум оказался у Де- ; карта не только самозаконным, но и законодателем всего, формирующим из самого себя способом философствования. А это значит, что впервые в ' истории философии философия в лице Декарта обрела свою самостоятельность и обратилась на самую себя, стала трансцендентальной, философия из метафизики бытия трансформируется в метафизику знания. Тем " самым было положено начало подлинного философствования. Предвосхищая в этом смысле Канта, Декарт пишет: «Прежде чем мы приступим к познанию вещей в частности, надлежит… тщательно исследовать, к каким же познаниям способен человеческий разум… не может быть ничего полезнее, чем изучать, что такое человеческое познание и как далеко оно

w 1 об

простирается»

Безусловно, переориентировав философию на трансцендентальную проблематику, Декарт с необходимостью столкнулся с проблемой метода, заключенной в постановке трансцендентального вопроса. Именно решением методологической проблематики определяется величие Декарта как мыслителя. Предложенная им фундаменталистская методология легла в основу классической методологии науки и, к сожалению, продолжает оставаться господствующей и в современном методологическом сознании. В своей основе методология фундаментализма исходит из принципа достаточного основания, содержание которого составляют следующие два момента: 1) поиск архимедовой опорной точки, фундамента познания, привилегированной инстанции как критерия достоверности и надежности человеческого знания; 2) процесс обоснования, содержанием которого является сведение определенного утверждения, концепции к достоверному фундаменту — абсолютному принципу, постулату, аксиоме, догме.

Исходной точкой методологии фундаментализма Декарта является его методическое сомнение, которое требует последовательно и методично подвергать сомнению всё предшествующее знание как знание сомнительное. Сомнение во всех основоположениях является методической установкой философии Декарта. Но в отличие от скептиков, которые сомневаются ^[630] для того, чтобы сомневаться, Декарт, напротив, сомневается с целью, по его словам, «достичь уверенности, и, отбросив зыбучие наносы и пески, найти твердую почву»¹⁰⁷.

Декарт в различных местах своих сочинений говорил, что он подражает зодчим в том отношении, что когда они стремятся построить прочное здание на почве, в которой какие-то твердые породы засыпаны сверху песком, они сначала роют траншеи и выбрасывают из них песок, дабы воздвигнуть затем опоры на твердой почве. Точно также и он сначала отбросил, подобно песку, всё сомнительное, а затем, поняв, что немыслимо сомневаться в том, что существует сомневающаяся, или мыслящая, субстанция, он использовал это как скалу, на которой укрепил опоры своей философии. Стало быть, его методическое сомнение выполняет роль своеобразных «строительных лесов», которыми Декарт пользуется, покуда не найдет твердое, незыблемое основание знания. Как только тазовое обнаруживается он окончательно убирает эти «леса», т. е. на этом процесс сомнения завершается навсегда.

Итак, декартово сомнение есть исходная точка достоверности, ибо именно путем сомнения во всем содержании нашего мышления человек приобретает надежную, архимедову опорную точку.

Сомнительным у Декарта оказывается даже знание математическое, которое традиционно всегда считалось знание достоверным и непогрешимым. Он подвергает критике традиционную математику за то, что в ней отсутствует единый метод, который мог бы гарантировать истинность ее принципов и процедур. Ненадежность, недостоверность математического, в частности, геометрического знания Декарт усматривает в том, что даже в простейших вопросах геометрии допускаются паралогизмы.

А об ошибочности и ненадежности эмпирического знания свидетельствует, по Декарту, тот факт, во-первых, что чувства иногда заблуждаются, во-вторых, что любое представление, которое мы имеем в бодрствующем состоянии, может явиться нам и во сне, не будучи действительностью. В таком случае у нас нет критериев, посредством которых можно было бы достоверно отличить состояние сна от бодрствования. Стало быть, эмпирическое знание не более истинно, чем наши сновидения. Эту недостоверность, ненадежность эмпирического и математического знаний Декарт объясняет тем, что эти знания были получены сомнительным путем. Данное обстоятельство и побудило его пересмотреть в корне современную ему методологическую парадигму. Послушаем самого Декарта: «…поскольку чувства нас обманывают, я счел нужным допустить, что нет ни одной вещи, которая была бы такова, какой она представляется; и поскольку есть люди, которые ошибаются даже в простейших вопросах геометрии и допускают в них паралогизмы, то я, считая и себя способным ошибаться не менее других, отбросил как ложные все доводы, которые прежде принимал за доказательства. Наконец, принимая во внимание, что любое представление, I которое мы имеем в бодрствующем состоянии, может явиться нам и во сне, не будучи действительностью, я решился представить себе, что всё когда-либо приходившее мне на ум не более истинно, чем видения моих снов. Но я тотчас обратил внимание на то, что в это самое время, когда я склонялся к мысли об иллюзорности всего на свете, было необходимо, чтобы я сам, таким образом, рассуждающий, действительно существовал. И заметив, что истина Я мыслю, следовательно, я существую столь тверда и верна, что самые сумасбродные предположения скептиков не могут ее поколебать, я заключил, что могу без опасений принять ее за первый прин- * цип искомой мною философии»^f08.