Магический спецкурс. Второй семестр - читать онлайн книгу. Автор: Лена Летняя cтр.№ 36

— Это все потому, что ты считаешь меня лучше, чем я есть на самом деле, — заметил он. — Я слышал о твоем конфликте с Гроксом вчера.

Я смутилась. Конечно, он слышал, как же иначе?

— Они специально к тебе бегут жаловаться на меня? — смущенно поинтересовалась я, с интересом разглядывая полотенце в своих руках, хотя на нем не было даже примитивного узора.

— Нет, хуже: Грокс рассказывал об этом за обедом всем преподавателям и кидал при этом на меня такие многозначительные взгляды.

— Прости, — я нахмурилась, почему-то только сейчас подумав, что мое поведение могло вызвать неприятные подозрения.

— Да нет, ты знаешь, мне было приятно, — я не смотрела на него, но по его тону поняла, что он улыбается. — Редко кто вслух напоминает, что светлая и темная магия не делают нас хорошими или плохими. Хотя темный поток действительно меняет человека, это неизбежно. Ты теперь тоже немного не такая, какой была до того, как я заставил тебя попробовать его. Любое зло, с которым мы сталкиваемся, меняет нас. Вопрос только в том, как именно. И это уже решаем мы сами. Но я хочу сказать тебе важную вещь: Норд Сорроу не был хорошим человеком. Он был хорошим королем, наверное, но совместить и то, и другое он не мог.

Я подняла на него удивленный взгляд. О чем он говорит? Как он может про себя такое говорить? Я же знаю его.

— Почему это? — я так возмутилась, словно собиралась защищать его даже от него самого.

— Потому что такова судьба королей: порой приходится забывать о том, что ты человек. Идти на сделки с совестью, отстаивая интересы государства и людей, в нем живущих. Принимать решения, которые ты никогда бы не принял, будь ты простым смертным. Имей ты возможность переложить ответственность за эти решения на других людей. Да и ненависть к тем, кто лишил меня семьи, не делала меня лучше. Наверное, если бы они убили только отца и брата, все было бы иначе. Но гибель моей матери — добрейшей женщины, которая за всю жизнь никому не сделала зла, а только терпела его от мужа-тирана, — я им простить не мог.

— Это понятно и абсолютно нормально, — настойчиво сказала я. — Виновные должны быть наказаны по заслугам, они же сами сделали свой выбор.

— Не знаю, только ли виновных я покарал. До сих пор не знаю, — он горько усмехнулся. — Еще долгие годы я так боялся нового заговора, что порой, наверное, перегибал палку. Я уж не говорю о том, что если какой-то человек вставал на пути интересов государства, какими я их видел, я не останавливался ни перед чем, чтобы убрать его с дороги. Тяжело оставаться хорошим человеком, когда творишь очень сомнительные вещи.

Я опустила взгляд в пол, чувствуя, как лицо из раскрасневшегося от тренировки становится пунцовым от захлестнувших меня эмоций. Не знаю, что превалировало: стыд или обида.

— Я от тебя ничего, кроме добра, не видела. Ты хороший человек, — упрямо повторила я, не глядя на него. — И ничто не убедит меня в обратном.

— Я стараюсь быть хорошим человеком, — поправил он. — Я больше не король и уже никогда не буду им. Последние десять лет я учился быть другим человеком. Яном Норманом. И я им стал. Смею надеяться, что я стал лучше. А твоя любовь сделает меня еще лучше. Уже делает.

Я посмотрела на него исподлобья, все еще немного дуясь, сама не зная на что.

— Моя любовь к тебе? Или все-таки твоя любовь ко мне делает тебя лучше?

Он рассмеялся и покачал головой.

— А ты непременно хочешь услышать признание, да?

Я неуверенно пожала плечами.

— Было бы неплохо, знаешь ли. Неужели это так трудно? Ты хочешь, чтобы я родила тебе детей, но не можешь сказать, что чувствуешь? Если чувствуешь, конечно.

— Разве слова что-нибудь стоят? — мягко спросил он. — Неужели нужно все проговаривать вслух? Разве действия не говорят громче слов?

— Почему нельзя совмещать то и это? Роне Риддик ты тоже никогда не говорил о своих чувствах? Она к этому нормально относилась?

Не знаю, зачем я приплела сюда его бывшую возлюбленную. Наверное, потому что в глубине души предполагала: это из-за нее он не говорит о любви. Это ей он остается верен, ей досталась вся его любовь, а мне навсегда уготована роль второго плана.

Его лицо мгновенно помрачнело. Норман отвернулся и отошел от меня. Он долго молчал, а потом признался:

— Говорил. В каждую нашу встречу, — его голос звучал холодно и отстраненно. — Я забрасывал ее признаниями и клятвами.

— А я, стало быть, недостойна? — с горечью уточнила я, отчаянно желая сбежать отсюда прямо сейчас. Почему я так болезненно ревновала его к той, кого уже давно нет в живых? Мне хотелось затмить ее. Хотелось быть не просто привлекшей его внимание девчонкой, с которой он закрутил роман от безысходности. Он был для меня первой и последней настоящей любовью. Мне хотелось стать для него чем-то в этом роде.

— А что толку от моих слов? — он повернулся и гневно сверкнул глазами. — Что они тебе дадут? Что они дали ей? Меня никогда не было рядом. Я появлялся в ее жизни на пару дней и исчезал на пару месяцев. Где я был, когда ей было грустно, страшно или одиноко? Где я был, когда низшие рвали на части ее еще живое тело? Защитили ее мои признания? Нет! Мои слова ничего не стоили!

Я непроизвольно отступила назад, испугавшись этой вспышки. Столь сильные эмоции Ян проявлял редко, но когда это происходило, мне хотелось спрятаться. Он, видимо, понял это, потому что взял себя в руки и закончил уже спокойнее:

— Когда я попал в это время, встретил Абрахама Реда и вернулся в Орту, я первым делом пошел в нашу тайную комнату. Там на столе я нашел ее дневник, а в нем — перстень, который теперь носишь ты. На странице под перстнем было прощальное послание Роны ко мне. В нем она проклинала меня. Меня и мои слова. Она писала, что я навлек на нее позор и бросил. Что она больше никому и никогда не сможет верить, а потому выходит замуж за Гордона, хотя и не любит его. Так скажи мне, Таня: что дали ей мои слова? Что такого они дали ей, чего я не даю тебе?

Я молчала. И потому, что не знала, как на это ответить, и потому, что ком в горле все равно не позволил бы мне ничего сказать. Сердце и душа разрывались от противоречивых чувств. Часть меня понимала, что он пытается донести. И эта часть сейчас как никогда хорошо понимала предупреждение ректора о том, что прошлое Нормана всегда будет тяготить и преследовать его. И грехи прошлого, и призрак погибшей возлюбленной, и сожаления, и горечь, и неисполнимое желание вернуться назад и все исправить. Он не мог простить себя. После всех этих лет он все равно не мог простить себя и, вероятно, никогда не сможет. Это был тот самый багаж, который шел в нагрузку к нему. Тот самый багаж, который мне не стоило взваливать на свои хрупкие плечи. Вот только у меня уже не было выбора.

Так и не придумав, что сказать, я молча подошла к нему и обняла. Он не стал отстраняться или как-то еще демонстрировать свое недовольство. Наоборот, крепко обнял, прижал к себе, коснулся губами виска, как будто просил прощения за свою вспышку. Я погладила его по плечу, так же молча прощая.