А бывает ли смысл у счастья?
Или оно само – смысл?
И цель…
Простая, очень понятная, но труднодостижимая цель превращения тоскливой повседневности в настоящую жизнь, наполненную светом, радостью, надеждой и нетерпеливым ожиданием завтрашнего дня. Жизнь без неприветливых глаз, опущенных уголков губ и переходящей в боль усталости.
– Мы слишком шумные, – задумчиво произнес А2.
– Здесь ее рабочее место, – не согласился сидящий справа мужчина. – Она привыкла.
– Она устала.
– Не думаю, – качнул головой мужчина. – Не больше, чем все мы.
– Почему?
Они сидели за стойкой бара: А2, перед которым стояла кружка пива, и незнакомец, только что прикончивший третий шот виски. А2 в костюме, незнакомец в короткой кожаной куртке, но пару секунд назад он ее снял, оставшись в черной футболке, плотно облегающей мускулистый торс. Очень мускулистый: как завистливо отметил А2, незнакомец явно дружил со спортом.
Они сидели рядом давно, но до сих пор молчали, и даже заговорив, не повернулись, предпочитая смотреть друг на друга через барное зеркало. Лицо А2 помещалось между бутылками «Бима» и «Дэнни», а незнакомец расположился между «Дэнни» и голубым «Уокером».
– Она очень устала, – вернулся к теме А2.
– Бар работает с семи вечера до трех ночи, потом она наводит чистоту, идет домой и может оказаться в постели около четырех, – размеренно произнес незнакомец. – Прибавь восемь часов – получишь двенадцать, ей нужно встать в полдень, чтобы нормально отдохнуть.
– Может, она работает где-то еще.
– Не думаю, – снова качнул головой мужчина, в точности повторив и ответ, и жест.
– Почему?
– Она ни разу не ошиблась с заказами, и у нее не дрожат руки, значит, она спит. Место здесь бойкое, бар пользуется популярностью, посетителей много, чаевых тоже, получается, она нормально зарабатывает.
– Может, ей нужно больше денег, – предположил А2.
– Не думаю.
– Почему?
Алекс Аккерман недолюбливал упертых мужчин, убежденных, что есть лишь два мнения – их и неправильное, недолюбливал случайные знакомства в барах, но не стал прерывать внезапно начавшийся разговор. Наверное, потому, что сейчас ему нужно было хоть с кем-нибудь поговорить. Пусть даже о худой официантке с дешевым smartverre, похожей на уставший от жизни клевец.
– Она одинока, – сообщил незнакомец.
– Откуда вы знаете?
– Я часто хожу в этот бар и ни разу не видел, чтобы она с кем-нибудь говорила по сети. Ей никто не звонит.
– Ерунда, – попытался протестовать А2. – Может, ей запрещают выходить в сеть во время работы.
Однако следующий факт оказался «железным»:
– И я хорошо знаком с барменом, – хмыкнул мужчина.
– То есть вы точно знаете, почему она такая грустная, – понял Алекс. – Так нечестно, вы обладали инсайдерской информацией.
Но мужчина не обратил на его слова внимания и ровным голосом продолжил:
– Она игроманка. Работа отвлекает ее от мира, который она считает идеальным.
– Ей повезло, – обронил А2.
– В смысле?
Аккерман с удовольствием отметил, что ему удалось удивить упертого собеседника, и поздравил себя с маленькой победой. После чего объяснил:
– Существует место, в котором она счастлива.
– А… – незнакомец помолчал. После чего едва заметно пожал плечами: – Таких людей много, и мест хватает, но я им не завидую.
– Потому что счастье игромана не имеет отношения к реальности?
– Потому что им не к чему больше стремиться, они достигли потолка.
– Разве счастье – это потолок? – удивился А2.
Ответ мужчины прозвучал так твердо, словно слова были высечены в камне.
– Счастье познания вечно, – произнес он, разглядывая бутылки. – Счастье созидания вечно. Жизнь – это вечное обновление, а если ты нашел уютный уголок и замер в нем, как суслик в норке, то чем ты отличаешься от мертвого суслика?
– Все хотят найти свой уютный уголок, – попытался спорить Аккерман, но получил в ответ безапелляционное:
– Потому что все мы в конечном счете умираем. Смерть – неотъемлемая часть жизни, и мы подсознательно стремимся к ней.
– Зачем?!
– Чтобы не было так страшно, когда она действительно придет. – Мужчина поднял шот. – Твое здоровье!
И залпом выпил.
– Я вас не понимаю, – признался А2.
– Или боишься понять, – широко улыбнулся незнакомец. А поскольку бармен выставил перед ним следующую порцию, кому предназначалась улыбка, осталось невыясненным.
– Вы обсуждали только официантку? – нарочито небрежно поинтересовался А2, дождавшись, когда бармен отойдет.
– Мы изредка сплетничаем о постоянных посетителях, – не стал отнекиваться любитель виски.
– И обо мне?
– О тебе мало, потому что ты странный, но в целом безобидный. Иногда говоришь вслух, но, как правило, плетешь такую заумь, что тебя давно перестали подслушивать. Два раза твои счета оплачивали добрые посетители, а ты этого не замечал. Но никто не обиделся, потому что ты давно стал частью здешнего пейзажа. Ты вписался в этот бар, А2, что удается не всем… Тебя ценят за странность, которой нет и быть не может у местной публики. И мне интересно: ты такой же в сети? Я имею в виду – в социальной сети? Твой аккаунт такой же странный?
«Аккаунт? – Аккерман вдруг понял, что совершенно не помнит, что пишет в своем аккаунте. – Он у меня есть?»
Конечно, есть, в современном мире его не может не быть, ведь иначе о тебе никто никогда не узнает и ты не будешь счастлив, но…
«Что написано в моем аккаунте?!»
А2 понял, что не знает, как он выглядит в сети, и угрюмо отозвался:
– Почему я должен быть другим?
– В сети многие пытаются казаться другими, – неожиданно мягко ответил незнакомец.
– Я не отношусь к большинству.
– Это очевидно.
Но лесть не подействовала.
– А вы? – продолжил напирать Алекс. – Вы из большинства?
Вместо ответа незнакомец снял smartverre и подвинул его по стойке к А2.
– Если бы ты разбирался, то обязательно понял, что в очках работает устройство динамического смещения локального изображения. Грубо говоря, генератор помех, который мешает системе распознавания меня идентифицировать. Это очень дорогое и тонкое устройство, оно не просто прячет меня за искусственными помехами, но маскирует их под случайный сбой. Если полицейский или агент GS узнает, что в smartverre есть это устройство, я получу шесть месяцев ареста и навсегда окажусь в списке неблагонадежных.