— Запомните, афганцы к вам не пойдут, их командир так приказал. За воротами снаружи они выставили свой дополнительный пост для охраны. Вы, главное, не волнуйтесь, мы вернемся через два дня и, возможно, с дополнительными силами. Держите один пост на вышке ночью и у ворот днем. Рацию я починил, но там батареи слабоваты, если свет отключат, их не зарядить. Используйте ее только в крайнем случае. Без толку не гонять!
— А стрелять когда можно? — спросил Саид. — Я имею в виду применение оружия часовым.
— Устав гарнизонной и караульной службы вспомни! — строго проговорил прапорщик. — А если забыл, то возьми у меня на столе и почитай…
Азизов нахмурился и опустил глаза. Его вопрос действительно прозвучал по-дурацки. Сейчас еще Рахманкулов подумает, что зря оставил его старшим, зря вообще понадеялся, что молодые солдаты на что-то способны.
Самое плохое, что теперь могло случиться, — вдруг Рахманкулов и Кравченко после своего возвращения в Баграм затребуют себе других солдат, а этих троих, или только рядового Азизова, отправят обратно в часть, опять на кухню? Неспособен к самостоятельным действиям, не проявил твердости и смекалки!
«И что подумает обо мне отец, когда узнает? Позор!»
— Я справлюсь, товарищ прапорщик! — резко бросил Саид и для убедительности вытянулся по стойке «смирно».
— А я и не сомневаюсь! — удивленно посмотрел на солдата Рахманкулов. — Ты думаешь, что я стал бы тебя оставлять старшим, если бы не был в тебе уверен? Обижаешь, боец!
Ночь Азизов не спал. Точнее, он так и не смог уснуть. График несения караульной службы он оставил двухчасовой — с 16.00 до 18.00. Саид стоял на посту сам, потом до двух ночи на пост отправлялся Рахимов, а его сменял Таджибеев. С четырех до шести утра, в самое тяжелое для часового время, Саид опять становился на пост. Спать ему не хотелось, и когда его товарищи дежурили, он все равно не мог уснуть. То ли чувство ответственности, то ли сильное волнение не давало сомкнуть глаз. Он выходил на улицу и подолгу смотрел в звездное небо, пытаясь разглядеть там что-то. Что именно хотелось увидеть, он прекрасно знал, только гнал от себя эти мысли. Неуместно и глупо. Это даже не сказки, это глупые фантазии, уговаривал он себя, но глаза снова и снова устремлялись в небо, и в мыслях было только одно: Лайло сейчас тоже не спит, тоже смотрит на эти же звезды. И с ней в такие минуты можно поговорить, она обязательно услышит его мысли. И он говорил с девушкой, рассказывал ей о своей любви, о своей службе, стараясь не беспокоить Лайло напрасно. Избегал он только одной темы — он не говорил о Шавкате Рахимове, о том, что жених Лайло служит с ним вместе.
Ребята спали, а он стоял с автоматом на посту возле ворот, перед полукругом выложенных мешков с песком, где в небольшой нише, расширяющейся к воротам, был установлен пулемет. Ворота надежно заперты, стены вокруг под четыре метра высотой. Да и командир гарнизона, как обещал Рахманкулов, принял все меры к защите русских солдат и миссии советского военного советника — выставил «сарбосов» в охранение снаружи.
Усталость и бессонная ночь давали о себе знать. К шести часам глаза Саида стали слипаться, ноги уже не держали, и он, чтобы не нарушать устава, изо всех сил старался не присесть, хотя его за это никто бы и не осудил, позволил себе только прислониться к мешкам плечом. Но от этой позы ему сразу захотелось спать еще сильнее, и Саид начал ходить взад-вперед, мысленно снова разговаривая с Лайло.
Рахимов сменил его в шесть утра.
— Утро какое, посмотри, — широко зевнув и закидывая автомат на плечо, сказал Шавкат. — Знаешь, у нас в горах…
— Как по уставу положено принимать пост? — нахмурился Азизов.
— Да ладно тебе, никого же нет, — засмеялся Рахимов, но Саид осадил его:
— Если никого нет, значит, можно и к службе относиться как к игре? Забыл, о чем нам в «учебке» втолковывали? Что уставы написаны потом и кровью. Кровью, понимаешь! И не смотри на меня так, как будто я выслуживаюсь. Мы в армии, и тут есть определенные правила. И приказы, которые надо выполнять. Не забывай, что мы не дома.
— Ладно, ладно, — проворчал Рахимов, и по его глазам было видно — именно так он и думает, что Азизов выслуживается и строит из себя большого командира, хотя еще даже ефрейторской лычки не заслужил.
Сердиться и спорить у Саида не было ни сил, ни желания. Рахимов все чаще раздражал его в последнее время. Наверное, ревность все же брала верх, и Саид не мог спокойно относиться к присутствию Шавката, зная, что тот скоро женится на девушке, которую он любит. Вернувшись в их маленькую «казарму», Азизов посмотрел на мирно спящего Сархата, улыбнулся и повалился на кровать. Он снял только ботинки, чтобы отдохнули ноги, но не стал раздеваться — мало ли что может произойти, а их тут всего трое. Не дай бог какая беда, а он в одних трусах. Глаза закрылись, и Саид сразу провалился в глубокий сон.
Ему снились солнечные склоны, тропинка, по которой бежала девушка. За ее спиной смешно подпрыгивали две черные тугие косы. Он звал ее, но она бежала мимо и почему-то с громким топотом. Так девушки не бегают, так бегают лошади, много лошадей. С дробным оглушающим топотом… Как на ипподроме. И так же громко кричат люди, и в воздух летят фейерверки, которые с треском разрываются в воздухе…
Саид открыл глаза и в ужасе подскочил на кровати. В гарнизоне стреляли! Били короткие очереди, но кто-то стрелял длинными очередями из пулемета, и снова короткие автоматные очереди. И громкие крики, а еще шум автомобильных моторов.
Натянуть ботинки и быстро завязать шнурки было делом нескольких секунд. Саид схватил ремень с автоматными подсумками и бросился к двери. Рахимов, как и положено, был на посту у ворот, а за воротами стояли какие-то люди. Шавкат оглядывался назад, затравленно смотрел по сторонам, а люди за воротами, просовывая руки в щели между досками, что-то ему говорили.
— Шавкат, нет! — закричал откуда-то сбоку Таджибеев.
Схватив автомат, Азизов бросился к домику советника. Там был второй пост с пулеметом, и точно такая же позиция, оборудованная мешками с песком. Но Саид понимал, что важнее сейчас рация, связь. Нужно обязательно сообщить своим в Руху. Забежав в домик советника, он вдруг подумал, что надо было Таджибееву приказать встать за второй пулемет. Рация трещала и сипела, но Саид снова и снова вызывал радиста в штабе, куда уехал Кравченко.
— Рязань, Рязань, я Байкал!
— Слушаю, Байкал, — наконец отозвался голос в наушнике, который Саид прижимал к виску.
— Рязань, у нас в гарнизоне слышна стрельба, сильная стрельба. Похоже на нападение. На территорию миссии пытаются войти какие- то люди!
— Байкал, будьте на связи, я доложу командиру!
— Не могу быть на связи! Нас всего трое… Если ворвутся, то мне придется стрелять!
— Без паники, Байкал! — крикнул радист. — Будь на связи, я доложу…
«Да что ты там доложишь», — со злостью подумал Саид и бросился к двери. То, что он увидел, заставило его похолодеть. Таджибеев буквально отдирал Рахимова от ворот, а тот пытался открыть их, сдвинув мощный засов. Они что-то кричали во время борьбы. Саид слышал только обрывки фраз: «они обещают не тронуть нас», «там друзья есть»…